Настя, как и последние три месяца, снова гуляла по запертому подвала, как она только не пыталась выбраться от сюда: и проломить стену кувалдой, лежавшей в старом, разваливающимся шкафу с инструментами, но они не поддавались удару, словно были защищены чем-то не человеческим.

Единственный выход, что стоял на пути к ее свободе, была металлическая дверь, с прутьями в небольшом оконном проеме, и украшенная символами похожие на древние, затерянные руны.

Каждый раз, когда девушка дотрагивалась до этих прутьев ее обжигало жаром с такой мощью, что Насте становилось тяжело дышать. Ее легкие будто в этот момент пылали огнем.

В ночи, хотя ночь на Кольском полуострове зимой была вечной, и все же… когда девушка пыталась уснуть, как по закону подлости, а может быть от голода или это и вовсе ночной образ жизни, из щелей в стене выползали крысы, их было трудно со считать. Двадцать, тридцать… пятьдесят.

Каждую ночь, грызуны впивались своими крошечными, но острыми зубками в плоть.

Настя чувствовала эту боль каждую ночь. Ее пальцы кусали в кровь до самого мяса. Девушка пускала слезы, молила о помощи, но никто не отзывался… по ту сторону металлической двери ответа, либо того, кто мог бы ей помочь не было.

За три месяца взаперти, в мрачном подвале, характер Насти стал ломаться. Все, что ей казалось светлым и добрым, стало темным, а все зло – не просто темным, а опасным. Способным пролить кровь без сожаления.

И вот, в эту очередную ночь, Настя снова не могла уснуть, ожидая мелких тварей, но внезапно, она уловила лязг поворота ключа в замочной скважине и со скрипом дверь отварилась.

В подвал зашли три фигуры, тусклый свет, пробивающийся через приоткрытую дверь, падал на них делая их силуэты расплывчатыми. Две фигуры, высокие, крупные. Они разговаривали между собой с шипением.

– Бросай ее здесь и пойдем. – сказал один из них, властным голосом.

Эти двое, удерживая по середине третью фигуру толкнули ее рывком вперед, она упала с глухим ударом на каменный пол.

Свет луны, проникающий с улицы в подвал, коснувшись лица неизвестного силуэта, заставил Настю вздрогнуть. Это была ее сестра.

– Вероника. – прошептала она.

Она не могла пошевелиться, ноги ее были связаны в лодыжках, а руки стянуты веревкой за спиной.

Настя приподняла ее и оттащила на грубую ткань, постеленную на полу, на которой девушка спала вот уже три месяца.

– Привет. – смогла лишь прохрипеть Вероника…

***

Настя сидела на полу уперевшись спиной в ледяную каменную стену, из щелей которой проступал морозный воздух. Она нежно поглаживала слега спутанные волосы сестры. Вероника лежала на боку, положив свою голову на колени девушки.

– Ника, – шепотом говорила Настя. Она боялась, что их услышат. От страха сердце предательски билось сильнее, звуки из груди стали отчетливо слышны, словно пытались заглушить слезы и всхлипывания ее сестры. – Скажи, что произошло? Почему ты здесь?

Вероника выпрямилась и посмотрела на Настю. Взгляд был какой-то не живой.

– Ответь уже! – повторила Настя. – У тебя на лице все написано. Все очень плохо?

С минуты где-то, Вероника молчала, ее голубые глаза, которые раньше были подобны высокому, одинокому небу, сейчас словно впивались в Настю с яростью и болью.

– Родители… их больше нет. – дрожащим голосом сказала девушка, и, Вероника снова очутилась в объятиях сестры, прижавшись щекой к ее груди.

Настя хотела было уже выдавить из себя слова, что теперь, кажется, с трудом давались ей, но Вероника продолжила: рассказ был долгий, о мужчине, котором думала каждый день: «Его зовут Дмитрий», была история и о таинственной Агате – «и вовсе не врач она, а ведьма». Вновь всхлипывая, молвила девушка и про смерть свою.