– Сейчас… Нет, ныне самое удобное время для эволюции ведьмы. Произошло самое ужасное с точки зрения «Молота ведьм», – вполголоса нашептывала в потолок хмельная Липа, слушая негу собственного тела, благодарного горизонтальному положению. – Произошло то, чего более всего боялись авторы книги. В ведьм не верят, считают средневековыми выдумками, по этой причине «Молот» превратился в архаизм. Тем не менее… – Она широко и расслабленно зевнула, на миг утратив привлекательность. – Предпочитаю знать своего врага в лицо.

– Значит, ты не считаешь, что она устарела? – Брюнетка упражнялась в мимике, кропотливо фиксируя реакции в честном стекле, пальчики во французском свете нетерпеливо скребли обложку.

– Новое надо выдумать, Настя… А чаще новым назовут старое, – терпеливо не согласилась обычно нетерпеливая блондинка.

– Я могу взять ее почитать?

– Конечно. С возвратом.

Высокие бокалы, похожие на пышные, только распустившиеся розы, терялись на трюмо среди вселенной женских мелочей: тюбиков, скляночек, бутылочек и прочего добра, с помощью которого женщина творит свою воздушную алхимию.

Тем временем Апрель сменила тему:

– Рим произвел на меня острое впечатление, Света… – немного запинаясь, что выдавало присутствие винных паров в ладной головке, вещала Апрель. – Вся эта нафталиновая коричневая обертка… Прекрасно! Очень мало современных зданий. Даже у более-менее современных, если присмотреться, обязательно найдется или стена, или фрагмент, или просто элемент старой кладки. Раковая опухоль старины. Она там везде…

В рассказе была некоторая экспрессия, отчего большие треугольники серег Апрель немо подрагивали, обманывая ожиданием звука.

– Лучше скажи – «пигментное пятно», – перебила ее Несусвета, тоже проглатывая окончания слов и машинально увлекаясь сигаретой.

Они перебрались с окна на коричневый, точно офисный, диван, очень широкий, откуда открывался вид на окно, теперь запрятанное в смарагдовые шторы, на телевизионную плоскую панель, дюжину разномастных картин, серебристый скелет спортивного тренажера и на приземистую барную стойку, мигающую множеством стекла, закрепленного в металлических языках и спиралях. Стульев возле бара не было – расхищенные, они прижились в других местах квартиры. В одном из углов раздуло широкую горластую клетчатую вазу, напичканную букетами так, что ее почти не было видно, коренастое музыкальное устройство расположилось своими колонками тут же, едва выдавая себя меланхоличным мотивом.

– Арки, арки, арки, элементы древней городской стены, что проступают везде, булыжные мостовые… – то тихо, то громко продолжала вещать Апрель, кривя рот на длинном скуластом лице с намеками щек. – Все коричневое… Почти все… – Через мгновение она тоже курила, дирижируя сигаретой собственным словам. – Как этот диван. Было прекрасно! Мы даже ни разу не поссорились, что само по себе удивительно. Большее впечатление, чем Рим, на меня произвела лишь Венеция с ее лабиринтными улочками и повсеместной булыжностью. А еще там дома цветные. Оранжевые, рядом могут быть красные стены и зеленые… – Просторный карий глаз, слегка замыленный, пересекся с миндалевидным черным оком, чей взгляд аккуратно прыгал с картины на картину. – Все спаяно в один архитектурный узел, набережные с мостиками, узкие улочки, где порой двое расходятся боком… Каналы… Только там можно увидеть дом с крыльцом, округлые ступени которого выходят прямо на воду… Представляешь? А рядом – катерок качается… – Химия мечтаний придавала млелость чертам лица.

– Пытаюсь… – улыбалась самым широким в данной местности ртом на круглом лице смуглая красавица, ряженная в цветастый просторный сарафан, с подолом, помеченным крупными крестями. Глаза ее, глубиной с ночь, тем временем блуждали по картине. Там на черном фоне светлела лежащая на плетеной софе фигура девушки в молочном платье.