Но Борис был прав, остаться в столице теперь – дезертирство, и мне пришлось поехать с ним. Может, на границе найдутся люди посмышлёнее этого солдафона.

Медведь, которого я встретила, был медведем и в своём человеческом обличии: вечно ворчал на меня, ходил угрюмым и рычал что-то себе под нос. Так и хотелось взять его за ухо и научить нормально общаться с людьми. Но я надеялась, что мои пути с ним разойдутся, как только мы достигнем пограничных частей. В тренировочном лагере ведь сразу увидят, что я не гожусь в бойцы. И, если даже не отпустят домой сразу, оставят в штабе. Ну, Борис утверждал, что так оно и будет.

– Точно в штабе оставят? – в очередной раз спросила я, вырывая из Бориса очередной мученический стон. Они выходили у него всё лучше и лучше.

– Сказал же – да!

– А если нет?

– А я сказал – да!

– А откуда ты знаешь?

Борис остановился.

– Знаю и всё! – рявкнул он. Посмотрел на моё лицо и сразу понял – не отстану. Борис тяжело вздохнул, прорычал себе под нос что-то невнятное, но явно недоброжелательное и попробовал ответить ещё раз: – Я сам их попрошу это сделать! Очень попрошу! Сильно попрошу! Так, что не откажут попрошу.

Я придирчиво осмотрела Бориса с ног до головы и довольно кивнула, соглашаясь: этому не откажут! Развернулась и пошла дальше. Мы были на полпути к городским воротам. К служебным армейским конюшням. Перед тем, как отправиться к границе, нам нужна лошадь. Борис мог быстро передвигаться, обратившись в медведя: боевые звери обладали необычайно высокой выносливостью, подпитываемой магией бойца-оборотня. Но мне за ним было не угнаться. Верхом на медведе Борис ехать запретил. А я спросила. Не один раз спросила. Всё равно запретил. Сказал, рана ещё не зажила. И хотя моих ведьминских сил уже хватало, чтобы видеть, что он врёт, настаивать я не стала.

Конюший встретил нас у ворот и проводил к стойлам.

– Поспокойнее лошадка есть? – спросил Борис. – Мне бы обращаться при ней мочь, а зверь я огромный. Лошади пугаются часто. Надо, чтоб не скинула.

Конюший задумался, а затем повёл нас вглубь конюшни. Остановился около стойла и указал на лошадь.

– Вот эта самая спокойная. Хоть в дракона пред ней обратись – и ухом не поведёт.

Он говорил ещё что-то, но я его не слушала. В ближайшем от меня стойле стояла лошадь белой масти. Завораживающе красивая. Тонконогая, статная, грива белая до пола и большие грустные глаза. А в них надежда.

– Эту, – сказала я.

Мужчины не обратили на меня внимания, обсуждая самую спокойную лошадь. Я подошла. В соседнем стойле стояла коренастая гнедая лошадь. Я обернулась. Белая всё так же, с надеждой смотрела на меня печальным взглядом. Я подёргала Бориса за рукав, привлекая внимание.

– Я хочу эту лошадь! – сказала я, указывая на «беляночку».

Борис бросил беглый взгляд в сторону белой лошади и отвернулся. Ну хорошо! Как хочешь! Я отперла дверцу и вошла к «беляночке» в стойло.

– Тихо-тихо, маленькая, – негромко произнесла я, протягивая к лошади руку.

У родителей в деревне был большой рабочий мерин, так что худо-бедно обращаться с лошадьми я умела. Лошадь заржала в ответ и коснулась моей ладони носом. И что-то дрогнуло внутри: моя!

Я подошла ближе и стала гладить её по спине, холке, а она тыкалась в меня мордой и тихонечко фыркала.

– Ух ты! – послышался позади удивлённый возглас конюшего. – Первый раз вижу, чтобы эта лошадь к кому ластилась!

Я улыбнулась. Секрет был прост: мы с ней друг для друга понимаем.

– Надо подход знать, – сказала я и обратилась к Борису: – Можно эту?

– Нет, – сразу отказал он. – Хилая какая-то! Сколько оружия она унесёт?