– Ладно. Будет тебе земля.

Взяв другой карандаш, Леха принялся за изображение города.

Сначала вокруг старца Револена появились люди. Одни из них были одеты в тяжелые овчинные тулупы, другие – в отороченные светлой каймой стеганые куртки, долгополые кафтаны и суконные сермяги. Над их головами возвыша-лись заснеженные крыши домов, золотые маковки церквей, сторожевые башни крепостных стен.

Глядя на рисунок, Оля внезапно вспомнила старинное русское слово, лучше всего, по ее мнению, подходящее для оценки этой картины – лепота.

Услышав его, Леха засмеялся.

– Понравилось?

– Очень! Кстати, что это за город? Что за царство-государство такое?

Леха пожал плечами.

– Не знаю… Пусть это будет царство славного Салтана.

– Да ну! Пушкин своего царя Салтана придумал лет двести назад, а столько даже в сказках не живут.

– Не живут, – согласился Леха. – Поэтому сейчас в царстве Салтана правит его прапрапраправнук.

– Кто именно?

– Кто именно? Ну, скажем, царь Платон.

– Покажи!

Леха вытащил из портфеля новую тетрадку. Вырвал из середины еще один двойной лист и снова взялся за карандаш.

Оле Платон не понравился сразу. Угрюмый, щуплый, невзрачный, что было особенно заметно на фоне окружавших его важных бояр, он показался ей мало-подходящей кандидатурой на престол жизнелюбивого царя Салтана, о чем она не преминула сообщить Лехе, едва тот закончил рисовать.

– А какого царя тебе еще надо? – обиженно спросил тот. – Посмотри на не-го! И умен, и образован…

– Да любого! Лишь бы он не был таким некрасивым. – Презрительно кив-нув на портрет Платона, Оля добавила. – Хочу, чтобы он был крепким, сильным, и чтобы у него было открытое русское лицо… Да, чуть не забыла! Еще он дол-жен быть добрым и храбрым!

– Так это тебе Борька нужен! – засмеялся Леха.

Вспомнив о предстоящей поездке в Григорьевку, он украдкой бросил взгляд на наручные часы.

– Хорошо! Пусть будет по-твоему – переводим Платона из разряда царей, в разряд одного из претендентов на это высокий пост.

– Кто другой претендент?

– Их много. Но главный из них – князь Борис!

Сыграв пальцем на губе торжественный туш, Леха подвинул к себе коробку цветных карандашей.

Думая о Борьке, Леха в своем воображении рисовал его таким, каким боль-ше всего любил – отчаянным в минуты опасности, чуть-чуть наивным во время умных бесед и очень-очень добрым. Он тут же вспомнил своих приятелей-отличников и подумал, что Борька, окажись на их месте, никогда бы не посту-пил так, как они.

– Так это и есть твой Боря? – внимательно разглядывая портрет князя, спросила Оля.

– Да.

– А он ничего… И совсем даже на тебя не похож.

– Неправда! Мы с ним, как братья!

Оля рассмеялась.

– Ну, ты скажешь! Посмотри на себя в зеркало. Ты – высокий, серьезный, я бы даже сказала, интеллигентный. А Боря, сразу видно, простой деревенский парень. Сильный, добрый и очень даже ничего – симпатичный, в отличие от не-которых из седьмого «Б».

Леха обиженно поджал губы.

– Ладно, – спросил он. – Что дальше?

– Не знаю, – пожала плечами Оля. – Рисуй, что хочешь. А я, если ты не против, просто посижу рядом, посмотрю, как ты это делаешь.

Немного подумав, Леха взял простой карандаш и принялся выводить на бу-маге заснеженный хвойный лес, уютную полянку, а посредине – маленькую из-бушку с соломенной крышей, из печной трубы которой, сквозь крупные хлопья падающего с неба снега валил густой серый дым.

– Я бы этот рисунок назвала «Леший лес», – задумчиво сказала Оля.

– Тогда уж лучше: «Ведьмина избушка в лешем лесу». Кстати, почему ле-ший?

– Потому что так в древности называли дикий лес. Ведь тут, посмотри, ни-кого нет, кроме разве что какого-нибудь лесника да случайно забредших вол-ков…