Они стали медленно продвигаться по комнате, и все это время она стояла у него на ногах. Он подхватил Габби за спину, чтобы она не потеряла равновесие. И так они поворачивались и бродили, пока у обоих не закружилась голова и Флинн не перестал чувствовать себя грязной скотиной за свои дурные мысли.

Когда он остановился, хватая ртом воздух, Габби откинула голову назад и рассмеялась. Резинка соскочила с хвостика, волосы перепутались. Он убрал пряди с ее лица, с трудом подавив желание провести большим пальцем по подбородку. Щеки Габби раскраснелись, глаза сияли, и ее нельзя было назвать просто очаровательной. На ум Флинну пришли совсем другие определения, но он отогнал их подальше. И очень надеялся, что его лицо оставалось абсолютно невозмутимым. Во всяком случае, он старался.

Улыбка вдруг исчезла с ее лица, а во взгляде появилось… понимание? Пальцы еще крепче вжались ему в затылок. Она замерла и через пару мучительных мгновений высвободилась из его объятий. А затем стала старательно поправлять слишком длинную футболку, которую он ей одолжил, глядя по сторонам и намеренно избегая его взгляда.

Стремительным жестом, словно опасаясь обжечься, Габби вытащила свой телефон из кармана его футболки.

– Встретимся завтра в «Шутерс» с ребятами?

Они договорились о встрече сегодня днем, зачем напоминать ему об этом? Флинн кивнул, но ему не понравилась такая странная перемена настроения.

Я приду.

– Мне пора… – Она указала большим пальцем на дверь. – Спасибо, что поддержал меня.

Он едва не ответил жестами: «Тебе спасибо за урок танцев», но сдержался.

Субботними вечерами в «Шутерс» всегда было людно и шумно. Из динамиков на потолке гремела рок-музыка. Несколько посетителей танцевали на импровизированной сцене в глубине зала. Стук шаров на бильярдных столах тонул в грохоте. Воздух пропитал запах дешевых духов и какой-то безысходности.

Габби, сидевшая за столиком в углу, ковыряла этикетку своей бутылки с пивом, пока Эйвери жаловалась на Железных леди, которые постоянно вмешивались в организацию ее свадьбы.

– А теперь Мэри сказала, что будет весело, если мы сначала разрежем торт, а потом бросим его друг другу в лицо.

Мэри, мэр города и тетка братьев О’Грейди, была самой старшей из тех, кого Кейд называл Железными леди. Она, сколько Габби себя помнила, постоянно вмешивалась в жизнь обитателей Редвуд-Риджа.

Габби пожала плечами и сказала:

– Мне кажется, это мило. Кейд – веселый парень. Почему нет?

Эйвери убрала с лица прядь волнистых каштановых волос.

– Я не спорю. Но, по-моему, это какой-то цирк. Мы хотели скромно отметить. А вместо этого они превратили все в какой-то филиал сумасшедшего дома!

Брент рассмеялся и театрально взмахнул руками – этот жест сразу выдал в нем открытого гея.

– Да, куколка, ты попала в сумасшедший дом. Смирись с этим.

Флинн встал со своего места и показал на пустую бутылку, словно спрашивая, не желает ли кто-нибудь повторить. Половина сидящих за столом подняли руки, и Флинн ушел к бару.

Кейд поцеловал Эйвери в щеку.

– Все так рады, что ты уломала меня сделать тебе предложение. Никто и не думал, что этот день когда-нибудь настанет. Вот увидишь, все будет замечательно.

Эйвери прищурилась и спросила:

– Уломала сделать предложение? Еще неизвестно, кто за кем бегал!

Кейд рассмеялся легким веселым смехом, от которого все женщины просто сходили с ума.

– Это я образно выражаясь.

Дрейк – самый старший из братьев О’Грейди – поставил стакан на стол и взглянул на Кейда.

– Мое предупреждение в силе. Если хотя бы секунду вашего брака она будет несчастна, пеняй на себя.

Габби усмехнулась. Пока Эйвери не переехала в Редвуд-Ридж, Кейд слыл городским плейбоем и просто не знал, что такое верность одной женщине. Дрейк, овдовев, до недавних пор почти не выходил в люди, но в последнее время очень сдружился с Эйвери и старался оберегать ее, хотя Кейд был хорошим парнем и его братом.