Ну и что, что у нас все через задницу? Зато от чистого сердца!

Задница – покрасневшая, местами стертая до крови – говорила сама за себя; без всяких слов. Даже волшебная мальвазия не справлялась; она только снимала боль. Но об этом, естественно, божья задница рассказать не могла, а сам бог ей помогать не стал. Персея, скрепя сердце, объявила долгий – на целый сутки – привал. Больше всех, как понял Персей, этому обрадовалась Майя. Она поняла приказ командирши слишком буквально. Слово «твой» она распространила на все – и на тело, на имущество; попыталась даже на бессмертную душу наложить свои красивые ручки. Так Гермес воспринял попытку присвоить Книгу. Вообще-то потеря Книги, да и граненого каменного стакана ему не грозила; было проверено, и не раз, что эти артефакты возвращались в мешок с заплатками – украденные, сожженные дотла (Книга) или раздробленные в мелкие черепки (волшебный сосуд), они возрождались в заплечном мешке. Но сейчас Гермес воспротивился; он хотел предстать перед Мойрами во всеоружии. Он ловко перехватил из рук Майи толстенный том, и примиряющим голосом воскликнул, привлекая общее внимание:

– Давай-ка я лучше почитаю ее.

Амазонки повернулись к нему – все, как по команде. Они вели себя так, словно «недочеловека» рядом не было. Пока это выражалось в полном отсутствии стыдливости, в том, что они все вместе – кроме пары дозорных – решили вдруг принять солнечные ванны. Их своеобразная грация радовала мужской взгляд; до того момента, пока одна из амазонок так же непосредственно не присела совсем рядом с лелеющим свою боль Гермесом, и «задумалась» по большому. Она еще и замурлыкала какую-то песенку!

Приходила подруга в гости, сказала:

– Не грусти, сейчас спою.

И ведь СПОИЛА, зараза!

Гермес поспешно отхлебнул из бокала, схватил в охапку свое барахлишко, и перебрался на другой конец полянки, совершенно забыв о ноющей боли. Персея нахмурилась было, заметив, как мужчина шустро передвигает конечностями, но совсем скоро забыла о своих подозрениях – когда Герман перевернул обложку Книги, и анекдоты один за другим стали менять атмосферу в окрестностях. Несколько натянутая, даже подозрительная, она лопнула мелкими осколками, оставив здесь только искренний женский смех. Гермес тоже широко улыбался, хотя слышал и рассказывал их уже не один десяток раз. Наконец, он остановился, рассказав такой подходящий их первой встрече:

– А вам не страшно одному так поздно гулять?

– Нет, было не страшно, пока вы не вышли из кустов и не спросили…

Персея расхохоталась, и объявила отбой. Для всех, кроме ночных дозорных, и для Майи с Гермесом. Оглушенные, а потом раскрепощенные щедрыми дозами мальвазии, они заснули лишь под утро. Мужчина понимал женщину; он был уверен, что с окончанием короткого путешествия их пути разойдутся, и в бедной на мужское общество Амазонии Майе вряд ли попадется еще один такой любовник.

– Такого – точно не найдет, – самодовольно подумал он, засыпая в объятиях амазонки.

Утром путешествие продолжилось. Костлявую спину лошади теперь покрывало какое-то толстое одеяло. Откуда его достала в безлюдной местности хозяйственная Персея? Гермес даже не стал спрашивать; просто кивнул с благодарностью. А через пять дней (и столько же ночей, заполненных жаркими объятиями ненасытной Майи) перед ними выросли стены столицы. Миноя, столица Амазонии, была обнесена невысокими крепостными стенами, и с вершины холма, представлявшей собой прекрасную обзорную площадку, была видна, как на ладони. Это был сравнительно небольшой город, на расстоянии похожий на игрушку, в которой неведомый мастер тщательно отшлифовал каждую мельчайшую деталь. Гермес в удивлении едва не принялся тереть глаза. Все, что он слышал раньше об амазонках, об их суровых нравах и жестоком отношении к пленным, да и вообще ко всем мужчинам, предполагало сейчас неприступную цитадель с непритязательной архитектурой, в которой главным должны быть безопасность и функциональность. Здесь же…