Подойдя ко мне походочкой, которая обезоружила бы и вооруженного до зубов бандита, блондинка подняла пальчик и небрежно поправила очаровательный пепельный завиток, который в нужный момент всегда почему-то выбивается из пряди. Улыбка у нее была столь же обезоруживающей, как и походка.

– Что вы хотели? – осведомилась она.

– У вас, случайно, нет «Бен-Гура»[2] тысяча восемьсот шестидесятого года издания? – не снимая темных очков в роговой оправе, по-птичьи прощебетал я.

Еле сдерживаясь, чтобы не сказать: «Чего?!» – блондинка слабо улыбнулась и переспросила:

– Первое издание?

– Третье. С опечаткой на странице сто шестнадцатой.

– К сожалению, сейчас нет.

– А полное собрание Одюбона[3] тысяча восемьсот сорокового года?

– Этого… тоже сейчас нет. – Она безуспешно пыталась сохранить на лице улыбку.

– Это ведь книжный магазин, я не ошибся? – спросил я все тем же вежливым птичьим фальцетом.

Блондинка оглядела меня с ног до головы. Улыбка пропала. Глаза ледяные. Вся подобралась. Ткнула своим серебряным ноготком в застекленные книжные шкафы:

– А это что, по-вашему, – грейпфруты?!

– Нет-нет, эти экземпляры меня мало интересуют. Вероятно, там не подлинные гравюры, а дубликаты? Дешевая, пусть и эффектная копия. Какая пошлость! Нет уж, увольте, благодарю покорно.

– Дело ваше. – Блондинка попыталась вернуть улыбку на место. Вела она себя словно страдающий подагрой джентльмен, которому наступили на мозоль. – Может быть, мистер Гейгер… Но его сейчас нет… – Она буквально поедала меня глазами. В редких книгах она разбиралась ничуть не лучше, чем я – в тараканьих бегах.

– А он сегодня будет?

– Если и будет, то очень поздно.

– Жаль, – вздохнул я. – Очень жаль. Какие прелестные стулья! Если позволите, посижу, выкурю сигаретку. Вечер у меня сегодня совершенно свободный. Все уроки сделаны, одна тригонометрия осталась.

– Да, – сказала она. – Да-да, садитесь, пожалуйста.

Развалившись на стуле, я закурил сигарету, воспользовавшись лежавшей на пепельнице круглой никелированной зажигалкой. Некоторое время, прикусив губу, блондинка с растерянным видом постояла рядом, потом кивнула головой и двинулась обратно, к своему письменному столику в углу. Села и из-под лампы уставилась на меня. Я положил ногу на ногу и зевнул. Ее наманикюренные пальчики потянулись было к стоявшему на столе телефону, но до трубки не достали и нервно забарабанили по столу.

Минут через пять дверь магазина открылась и появился высокий тип с голодным взглядом, тростью и длинным носом. Он вошел крадучись, бесшумно закрыл за собой дверь и, подойдя к письменному столу, положил на него какой-то сверток. Затем извлек из кармана бумажник из тюленьей кожи с золотым тиснением и что-то показал блондинке. Та нажала на кнопку, и носатый, приоткрыв дверь ровно настолько, чтобы протиснуться внутрь, исчез за деревянной перегородкой.

Я докурил одну сигарету и достал следующую. Время шло. За окном хрюкали и трубили автомобильные гудки, прорычал огромный красный междугородный автобус, переключались сигналы светофора. Облокотившись о стол, блондинка исподлобья не отрываясь смотрела на меня. Дверь в деревянной перегородке приоткрылась и снова выпустила высокого типа с тростью. Под мышкой он нес уже другой сверток, напоминавший по форме большую книгу. Он подошел к столу, расплатился и вышел из магазина точно так же, как вошел: на цыпочках, тяжело дыша и подозрительно косясь на меня.

Я вскочил, простился с блондинкой, приподняв шляпу, и последовал за таинственным покупателем, который, помахивая тростью, зашагал на запад. В толпе выделялось его клетчатое шерстяное пальто с такими широкими накладными плечами, что шея торчала из него, точно черенок сельдерея, а голова при ходьбе болталась из стороны в сторону. Мы прошли квартала полтора, и, когда носатый вышел на Хайленд-авеню и остановился у светофора, я с ним поравнялся – специально, чтобы он мог меня видеть. Сначала носатый смерил меня безразличным взглядом, но потом нахмурился, отвел глаза и отвернулся. Мы перешли Хайленд-авеню и прошли еще один квартал, после чего он прибавил шагу, оторвался от меня ярдов на двадцать и, повернув направо, стал быстро подыматься в гору. Затем он остановился, повесил трость на руку и полез в нагрудный карман за портсигаром. Сунул сигарету в рот, уронил спичку; подымая ее, обернулся, увидел, что я слежу за ним из-за угла, и выпрямился с такой поспешностью, будто кто-то дал ему сильный пинок под зад. В гору носатый понесся галопом, только трость мелькала впереди, и я начал отставать. Опередив меня не меньше чем на квартал, он свернул налево и исчез. Обливаясь потом, я завернул за угол и очутился на узкой тенистой улочке, по одной стороне которой тянулась земляная насыпь, а по другой – ряды одноэтажных коттеджей.