В тамбуре мы столкнулись с проводницей.

– Следи там, чтобы не наблевал, – крикнула она вслед.

Затем мы вломились в каюту, я грохнулся мимо полки и уснул…

Под утро я проснулся с мутной головой, зато на полке. Мой сосед заботливо подобрал меня с пола. Я осознал, что наговорил вчера кучу лишнего, и самое главное, так и не добился успеха в этом сложнейшем деле. Я встал, выглянул в окно, за ним были предрассветные сумерки. Яркие зарницы освещали горизонт. А Счастливцев безмятежно спал. Беззащитный кадык манил и требовал немедленных действий.

Вчера мы, конечно, хорошо посидели, я даже проникся к «вечному менту» чем-то вроде симпатии. Но что поделаешь, мир несправедлив, и каждый должен хорошо делать свою работу.

Я аккуратно поднял полку, стараясь не шуметь. Расстегнул сумку, пошарил в ней, нащупал кобуру с пистолетом, осторожно надел на себя, накинул сверху пиджак. Если бесшумно решить проблему не получается, не будем чистоплюйствовать, воспользуемся единственной возможностью. Придется прыгать с поезда, но это несложно. Он идет медленно, будто специально, чтобы дать мне возможность сделать дело и уйти по-тихому.

«Да где же этот проклятый нож?», – подумал я. И в это самое мгновение меня кто-то схватил за плечо.

– В чем дело?! – спросил я, вздрогнув всем телом. Никак не думал, что объект проснется.

– Ты мне за все ответишь, стерва! – выдавил «вечный мент» шелестящим шепотом.

– Стерва? Я это – он. То есть я – это я! – Я резко обернулся. Счастливцева было не узнать. Страшная гримаса исказила лицо, даже не лицо, а морду… существа из кошмарных снов, вместо глаз – бельма, из перекошенного рта клочьями падает слюна, нос в складках, как у волка, подергивается. Вечный мент мотал головой, словно пытался сбросить морок.

– Не надо, – попросил я, чтобы задержать расправу, и сразу же ударил врага поддых. Я привык действовать без промедления. По опыту знал, в такой ситуации лучше опередить противника. И все равно не успел. Он перехватил руку, вывернул, а потом… подхватил меня и швырнул в окно. Я приложился ногами о столик, выбил головой толстое стекло и покатился по насыпи, ударяясь попутно то пострадавшей головой, то ушибленными ногами. И остался лежать в канаве, погрузив локти в воняющую навозом грязь. Из мыслей в травмированной голове осталась только одна: «Это пи.дец!» Да и та какая-то мутная. Всё стучалась в черепную коробку: «Впустите! Впустите!» Удар был такой силы, что я так и не понял – треснуло вагонное стекло или моя несчастная черепушка. Сознание витало где-то над телом, никак не желая в него возвращаться.

Я пролежал в канаве не меньше получаса. Наконец, понял – буду жить. Из небытия меня вернул к жизни дикий крик птицы-полуночницы: «Уа-уа-уа-а-а-а!».

Я пополз на четвереньках вверх, медленно поднялся и, шатаясь, ломанулся через лес, наугад. Догнать поезд, любыми средствами вернуть объект. Придется угнать машину. Перехвачу его на какой-нибудь станции, ворвусь в купе, и прикончу. К черту осторожность, все к черту! Вот, ведь, какая сволочь этот Андрюша Счастливцев! Я к нему, как к родному. Жрал с ним водку, беседовал, делился сокровенными мыслями. Даже про таблеточку специальную забыл на время. А он меня в окно. Ну и сволочь! Редкая сволочь! Не зря на него психиатры так обозлились. Но как его такого, скажите на милость, в органах держат?! Это же психопат, опасный сумасшедший. В желтом доме ему самое место. Прав был доктор наук Викентий Павлович Туманян. Ему бы орден на грудь и очередную научную степень.

«Через окно панельной пятиэтажки я уже вылетал, – думал я, – через окно поезда тоже, осталось только выбить головой иллюминатор в самолете».