Фанфан отворил дверь в кабак и невольно отшатнулся назад. В нос ему ударила такая невообразимая смесь запахов дешевого спиртного, немытых человеческих тел, подгорелого оливкового масла, табачного дыма и еще чего-то, совершенно непотребного, что у мальчика, привыкшего к свежему воздуху и гораздо более приятным запахам конюшни, закружилась голова.

Но он превозмог минутную слабость и храбро ступил в сизый от табачного дыма полумрак. Как всегда, людей в кабаке было полно. Фанфан посмотрел на эстраду и обрадовался – музыканты во главе со своим дирижером Буателем отдыхали. Тонкий слух мальчика плохо переносил грубую какофонию не очень мелодичных звуков, исторгаемых инструментами, место которым разве что в походных порядках армейского полка.

– Эй, гарсон, поди сюда, рыжая образина! – заорал кто-то из мазуриков, да так, что Фанфан, как раз проходивший мимо его стола, шарахнулся в сторону.

– Чего изволите? – гарсон и впрямь был рыжим и кудрявым, как херувим; вот только лицом он был совсем не похож на библейского персонажа.

– Принеси нам чернушку в восемь «жаков»[35] и чего-нибудь пожевать. Да только побыстрей! А то знаю я тебя…

– С вас двадцать четыре су[36], мсье.

– Уж не думаешь ли ты, что я хочу тебя околпачить?! – возмутился мазурик.

– Извините, но у нас так заведено – оплата вперед. – Гарсон был отменно вежлив и невозмутим.

– Дьявол тебя дери! То гнусное пойло, которым потчует честных людей папаша Гильотен, нужно подавать бесплатно. Держи, сын блудницы! – мазурик бросил на стол несколько монет.

Мельком взглянув на Фанфана, гарсон побежал выполнять заказ. Глаза мальчика тем временем привыкли к скудному освещению и он наконец увидел папашу Гильотена, который как раз разливал вино из бочки в кувшины разной вместительности. На нем, как обычно, был надет замызганный фартук, под которым владелец притона прятал острый нож. Ему не раз приходилось разнимать пьяных драчунов, и его добрый клинок исполнял роль арбитра с непререкаемым авторитетом.

– А, это ты… – Папаша Гильотен мельком взглянул на Фанфана и подозвал своего сынка, который шнырял между столами, как хорек в курятнике. – Займись… – указал он на пустые кувшины. – Иди за мной, – молвил хозяин харчевни Фанфану, и они поднялись на второй этаж, где находились так называемые «спальные» комнаты.

Обычно в них «отдыхали» с женщинами легкого поведения особо нетерпеливые мазурики – в основном те, кого недавно выпустили из тюрьмы Сен-Лазар и кто еще не успел завести себе постоянную подружку.

Папаша Гильотен и Фанфан уединились в крохотной комнатушке без окон со столом, двумя стульями и запирающимся на ключ массивным дубовым шкафом; комната служила хозяину притона своего рода кабинетом. Там он сводил дебет с кредитом и принимал своих наводчиков и тайных осведомителей (на воровском жаргоне их называли «мухами»), к которым относился и Фанфан.

– Есть новости? – спросил он, усаживаясь за свой стол.

– Есть, – ответил мальчик. – У нас новый постоялец. Граф Сен-Жермен. Очень богатый. Не знаю, как насчет кошелька, но перстни у него на руках огромной цены. Я таких бриллиантов еще не видывал.

– Бриллианты, говоришь? – папаша Гильотен подался вперед и вперил в Фанфана свои огромные глазищи; при этом он стал похож на старую ощипанную сову. – Ты не ошибаешься?

– Что вы, господин! Вы ведь меня знаете. Я никогда не принесу вам туфту.

– Бриллианты… Это хорошо… – На плоском и круглом, как блин, лице папаши Гильотена появилось мечтательное выражение. – Молодец, Фанфан! Отличная наколка. Ну, ладно, ты иди. Теперь это уже мои дела.

– И это все? – дерзко спросил мальчик; он сложил ладони лодочкой и потряс ими, словно наслаждаясь звоном несуществующих монет.