– Сидим с Пусем в лесу на лавочке и читаем дневник лейтенанта, – ответил я.

– Очень хорошо! Сейчас тебе покажу снимок с его церемонии заключения союза.

Через пару секунд на экране коммуникатора я увидел молодую пару и открыл рот. На снимке была Милена Кисс.

Наверное, Ростислав Петрович ожидал от меня услышать что-то более умное, чем растерянное «мычание». Про связь дневника с «нашей» Миленой Кисс я уже думал, но чтобы вот так, в лоб… И потом, это же конец двадцать первого века, а она там выглядит так же, как в двадцать третьем… Чертовщина какая-то.

– Посмотрел? – осведомился Ростислав Петрович.

– Посмотрел, – выдохнул я. – Получается…

– Получается, что она гуляет по времени, – констатировал дед. – И, кстати, среди руин лунопорта её останков пока не обнаружено. А останки самого лейтенанта, которые нашёл Дегов – это его скафандр и серая пыль внутри. Очень интересная пыль, кстати.

– Клон?

– Возможно. Отчасти, это объясняет, почему его не похоронили на Земле. Но я склонен к иной версии. Ты весь дневник прочёл?

– Я дочитал до того места, где он хочет связаться с Хаустовым. Может…

– «Хаустов» – это не кто иной, как Жан Меер, – сообщил мне дед. – Это его литературный псевдоним. Хорошие стихи писал, кстати.

Я вспомнил световой цилиндр и фигуру благообразного старика в полинялом рыжем лётном комбинезоне старого покроя, сидящую в массивном кресле – каким я увидел его брата-близнеца Жака. Жана Меера среди тех разумов не было – он погиб раньше. Но и брат внешне производил впечатление мыслителя.

– А вот Милена Кисс – это дочка Драгомира Киссова, последнего начальника позиционного района стратегического назначения, который находился близ Загорного до последней четверти двадцать первого века, – продолжал Ростислав Петрович. – мать Драгомира была родом из Дробета-Турну-Северина, отец у него болгарин. С ним дружил также уже известный тебе физик Генри Шеддард, именно к нему он поехал перед своим исчезновением. В Северине они были соседями. Чуешь?

– Чую, – ответил я. – робот Поли в старой гостинице говорил о некоей «Северянке», которая посещала здешние места, видимо, она неспроста так себя называла. А сам этот Драгомир потом куда делся?

– После ликвидации позиционного района он уволился из Евразийской армии и с первой волной эмиграции отбыл в Марсианскую Автономию, – сказал Ростислав Петрович. – Но в известном нам составе колонистов его нет. След потерян. И последнее – Генри Шеддард и Жан Меер преподавали на одной кафедре. Они знали друг друга.

– На Луне были остатки разбитой капсулы, – напомнил я. – Её изучили?

– Изучили, – кивнул Ростислав Петрович. – Аналог второй башни. Только без биомассы, на одних кристаллах. Но их в ней нет.

– А где они?

– Пока не знаем. Есть версия, что они испарились во время взрыва анамезона. И под его же воздействием скафандр лейтенанта поднялся из своей могилы. Никто её специально не разрушал. А в его пустом скафандре могли быть кристаллы.

Ростислав Петрович помолчал и добавил ещё одну новость.

– Кстати, Юра, из Института Истории, наконец, ответили, что данных о том, что барон Фраймер был Великим магистром масонской ложи Фрайбурга, у них не имеется. Если учесть что примерно в то же время в наших местах оказались бумаги доцента Кобелевича, то вывод, кем был этот «магистр», напрашивается сам собой, согласись. И вполне ясно, что он искал в наших местах.

– Кристалл, замедляющий время?

– Ну да, он же так красочно описал его в записках своего псевдопрадеда.

– Псевдопрадеда? Почему?

– Учителем его прадед никогда не был. Он держал кабак. Это такое заведение, где в старину продавали алкоголь. Разбогател, выкупился на волю у помещика. Отец доцента был уже купцом. Торговал на Южном Урале и в наши места заглядывал. Так что…