Детвора перезнакомилась между собой, и «дачные» к концу лета ничем не отличались от местных – все загорелые, горластые и шустрые.

А потом дети выросли и приезжали в Привольное со своими чадами, Соня знает, что она – третье поколение дачников Научного городка. Третье поколение держалось особняком, с местными не дружило. Только Анжелка прижилась в их компании, но это благодаря тому, что она чаще бывала с Лизой, умела ее понимать, и Лиза была по-своему привязана к Анжелке.

Их дом построил ее дедушка, профессор Шумилов, он проектировал его вместе с друзьями, сотрудниками института строительных технологий, это звучит как-то сухо, а на деле они были вполне компанейские люди, художники и архитекторы, большие фантазеры, каким был и сам дед. Дом их всегда выделялся, потому что напоминал маленький замок с полукруглыми окнами, башенкой и зубцами. Тогда это было нетипично, и деда пытались заставить перестроить дачу, но он наотрез отказался. Так и стоит их «замок» с тех пор, ничего в нем не изменилось. И Сонина комната в башне прежняя – полукруглая и светлая во второй половине дня.

Вот только, кроме Сони, в этом доме больше никого не осталось.

Она занесла сумки в дом и выглянула в окно. Из него виден луг с маленьким круглым озерцом посредине, дальше река. Год назад за этот участок ей предлагали совершенно бешеные деньги, но ей и в голову никогда не приходило продать дом. В глубине души Соня до сих пор надеялась, что Лиза вернется. Вот так войдет во двор, привычно глядя в никуда, не обращая ни на что внимания, сядет в траву около клумбы и будет, раскачиваясь, смотреть на цветы, на бабочек и стрекоз, на пчел – или просто будет казаться, что она смотрит на все это, а ведь вполне возможно, что она не видит ничего вокруг, или видит, но не так, как все… Но сестра всегда возвращалась домой, и как продать дом, если есть надежда – может, и глупая, что Лиза вернется?!

Рассудком Соня понимала, конечно, что сестра никогда не придет. Со дня ее исчезновения прошло уже почти двадцать лет, и ждать Лизу глупо, но в глубине души Соня все равно ждала. Не потому, что любила сестру – она ее едва знала и никогда не понимала. Но Лиза исчезла, и если никто не видел ее мертвой – тела не нашли, – то, значит, Лиза вполне может быть жива. Или ее похитили инопланетяне. Или она ушла в какое-то другое измерение – в то самое, на которое был настроен ее мозг. Просто раньше она жила там душой, а потом ей и тело удалось туда перетащить. И там она весело смеется, смотрит в глаза окружающим и разговаривает, и все ее понимают.

А здесь никто не понимал, кроме мамы и Анжелки. Да мама тоже, собственно, не понимала, ей это было не надо, она любила Лизу такой, как есть, если можно назвать любовью то болезненное обожание, которое мать обрушивала на Лизу и которое та не могла ни понять, ни оценить, ни почувствовать.

Лиза была старше на два года. Но что было Соне от ее старшинства, если Лиза была – а ее все равно что не было? Тогда немногие знали это слово – аутизм, а Соня знала. Она помнит, как осознала, насколько Лиза отличается от нее самой и от других детей. Пока они были вдвоем, она воспринимала сестру такой, какой та была, и ей казалось, что все живут точно так же. Но когда в четыре года ее отдали в детский сад – маме надо было все больше заниматься с Лизой, – Соня вдруг поняла, что все дети вокруг почти такие же, как она сама, и никто не похож на Лизу. Аутизм, да.

Родители все надеялись вылечить сестру. И Соня, «здоровая кобыла», оказалась как бы лишней – случайный ребенок, рожденный не потому, что нужен, а по настоянию отца и деда. Они все понимали и надеялись, что второй ребенок будет здоров. Так и случилось, но что с того, когда существовала Лиза, требующая всего времени и всего внимания, какое только можно было уделить? Как тут заниматься вторым ребенком, тем более таким патологически здоровым, постоянно шкодящим и задающим бесконечные вопросы? Почему, почему Лиза не задает вопросов, почему она не разговаривает? Но зато Лиза решала уравнения и задачи, а еще много рисовала. Она разговаривала с миром языком цифр, жила в них, сложнейшие головоломки складывались в ее руках сами. Лиза рассказывала о мире языком рисунков, и оказывалось в итоге, что она видит мир совсем не так, как все люди. Она изрисовала альбомы портретами людей, вперемежку со стрекозами и листьями. Эти портреты так и остались на страницах ее альбомов, их никто никогда не видел, потому что они бы многих обидели. Мать ужасно обижалась на то, как Лиза ее рисует. А Лиза все равно рисовала, и с каждым годом сходство портретов с оригиналами все больше пугало, хотя настоящего портретного сходства часто не было, и тем не менее все себя узнавали. Мать точно узнавала. Она отнимала у Лизы ее альбомы и прятала, а сестра рисовала все новые и новые рисунки, которых Соня не видела, потому что даже знать не хотела, что рисует сестра, которая весь мир вмещала в альбом, но никогда не смотрела в глаза и не разговаривала.