— Нет, солнышко, это опасная игрушка, — сказала я Лизе и пересадила малыша — я так и не знала его имя! — на другую руку. Оставался самый нижний ящик комода, и с ребенком на руках я умудрилась присесть и не потерять равновесие. Я угадала, в ящике действительно были игрушки, да какие! — Вот, смотри! — и я, усиленно засовывая в себя ругательства, потому что было мне крайне неудобно, принялась вытаскивать из ящика роскошную куклу в деревянной коробке. Потом я смекнула: — Сережа, достань-ка куклу сестре! А вот тут еще солдатики!

Ну, солдатики — не то, во что я бы дала играть детям, но на безрыбье…

— Ай, барыня! Да гляди, гляди, чего барчонок тащит! — завопила Лукея, за каким-то чертом опять поднявшаяся в детскую. — То ж самим амператором, храни Всевидящая, подарено! А положьте, барин, взад!

Вот теперь Лиза, напуганная старухой, заревела, и я, не без труда поднявшись, выхватила у Лукеи коробку и сунула сыну.

— Отдай Лизе, Сереженька, и сам можешь поиграть, — проговорила я, снова стараясь, чтобы никакие лишние слова в моей речи не проскользнули. — Я приеду, и мы посмотрим, с чем еще можете играть, хорошо? Лизонька, милая, не плачь, смотри, какая кукла красивая! Давайте она будет принцессой? Вот, конь уже есть, а вот и охрана, куда поедет наша принцесса?

— Замуж! — восторженно крикнула Лиза, хватая куклу и младшего брата за руку. — А Гришенька жених! А Миша доктор!

М-да. Дети у меня развиты не по годам, и не сказала бы, что я восторге от ключевой идеи их игр. Но Лукея уже нахохлилась, я сообразила, что она пришла капать мне на мозги по поводу визита брата усопшего и какого-то там поклона. Я не ошиблась.

— Барыня, — прокудахтала Лукея, — на поклон бы собраться. И барин ждет, негоже.

Я приказала ей оставаться с детьми, позволить им играть со всем, с чем они захотят, только ни в коем случае не давать то, чем они могут пораниться. Детский сервизик, то, что уцелело, я унесла.

Я успела кое-как обтереться от каши, но вид у меня все равно был почти непристойный — я бросила взгляд в зеркало, пока шла, и отметила две вещи. Первая: да, переодеться нужно из элементарной вежливости, это же неглиже, второе: да я красавица!

Даже сейчас, измотанная, с болью во всем теле и в легких, с синяками под глазами, с растрепанными волосами, в перепачканном платье. И если бы не молоко, я засомневалась бы, сама ли Вера рожала, настолько у нее сногсшибательная фигура. В прошлой жизни… — вот я и произнесла эти слова! — в прошлой жизни я не была особенно привлекательной, что не мешало мне ни крутить романы, ни дважды побывать замужем, но видеть, насколько ты красива, приятно, черт побери.

В спальне, где то ли Лукея, то ли Палашка уже прибрались, я рассмотрела себя получше. Огромные карие глаза, ресницы такие, словно в это время уже существовали лешмейкеры, брови сделают больно любой постоянной клиентке лучшего мастера, губы, кожа, копна волос, стать и осанка — вчера мне было не до того, чтобы беззастенчиво на себя любоваться. Сейчас же, пока Палашка крутилась, то надевая на меня рубаху, то подвязывая чулки, то зашнуровывая тяжелое темно-вишневое платье, я диву давалась.

Я хороша! Нет, это невыразимо. Я само совершенство. И приятно втройне, что моя красота уже принадлежит лишь мне и детям. А статус вдовы оградит меня от назойливых кавалеров, всегда можно сослаться на траур…

— Шубу, барыня, подать? — всхлипнула Палашка. — Али ждать, пока на поклон пойдете?

— Вот дура, зачем мне в доме шуба? — пробормотала я, поправляя чересчур сильно стянутые в пучок волосы. Прическа сбилась, но мне стало удобнее. Юбка длинная, зато свободное платье, ведь дышать в тугом корсете тяжело, а как в нем есть, страшно представить. — Подай завтрак, пока я с барином говорить буду.