С Байлом Сиршей Креваном мы не встречались – никогда, всего однажды и много раз. Пожалуй, у нас разные дороги, но один путь. Сирша, как невидимый ангел, всегда был и останется в моей жизни, что бы ни случилось со мной или с ним, потому что я могу назвать его Другом. Можно даже сказать – Аnam Кara6. Потому что его никогда нет рядом, но, когда он нужен мне, он всегда со мной, где бы он ни был. Сирша – Странник. Это его выбор. У него нет ни дома, ни работы, ни сменной пары ботинок. У него нет ничего, но в то же время мне не доводилось встречать человека, который бы мог быть столь же счастливым. Благодаря Сирше я знаю многих людей, не имеющих ни гроша за душой, и в то же время – самых счастливых на свете. Как правило, мы не замечаем их, или стараемся не замечать их присутствия рядом, но Сирша Креван и такие, как он, – душа нашего мира. Они – его сердце. Они такие, какие есть, и тут ни при чём история, политика или что-то ещё. Они свободны ото всех обстоятельств. О чём эта книга? Да, наверное, о горной примуле, как всегда. А что это значит – пожалуй, задачка для каждого. Эта книга собрана из рассказов Сирши и моих воспоминаний о наших беседах. Знаю, он тоже писал книгу. В издательстве его книгу не приняли, потому что посчитали неактуальной. «Всё это бредни и дешёвая лирика», – сказал издатель. И поэтому Сирша пересказал её содержание мне, а книгу унёс с собой. Я не издатель. И я понимаю, что он хотел сказать… И, по-моему, сейчас – самое время… Какие бы ни были времена.
Более всего прочего не люблю я открытых поучений. Со школы, наверное. Там, стоит полагать, всем честным малым прививается это основополагающее отвращение, которое иные используют потом себе во благо, побуждая свою душу испытывать нервы мира на прочность своим любопытством, другие – прикрываются им, не желая больше знать ничего сверх того, что им повелели знать. Хотя компромисс возможен. Нас всё-таки учат чему-то дельному в школах. Терпеть друг друга, наверное. Я думаю, ты понимаешь меня. Да? Было бы забавно полагать, что это только мне так «решительно не повезло». Впрочем, что я, жалуюсь что ли? Ничего подобного. Если бы я не забросил когда-то это дело, ничего бы из меня не вышло. Зуб даю! Не свой, конечно. Меня погубила пресловутая tractus ad cogni-tionem7. Погубила для жизни. Всё это, пожалуй, будет глупостью, если я скажу, что это обстоятельства вынудили меня стать тем, кем я стал. Обстоятельствами легко оправдываться. Ими легко оправдывать свою внутреннюю несвободу. Конечно, я верю в лучшее, но мне страшно подумать, что мир населён пленниками, рабами внутри самих себя! Представляешь, какого чёрта люди умирают на плахе за их свободу, когда они и так рождены свободными, и, получив ещё тому подтверждение, не знают, что с этой свободой делать. Коварное слово – «Свобода». Ты не находишь? Её тоже можно как рамочку использовать. Вставь в неё всё, что захочешь. Похоже на неё. Если вставляется, всё – значит, точно она. Только кто сказал, что это благо? «Всё», что можно вставить в рамочку. Нет-нет… Я не имею в виду. Я патриот, но не надо душить во мне космополита. Что только наше – не только наше, я же вижу. А что и так принадлежит всем – и наше тоже. Опыт человечества общий. Что же я буду на нас одеяло тянуть? Слова, слова, слова. Скользкие, как угри. Я об одном, а ты думаешь, я про другое. Потому что мы сидим вот тут, перед костром, в Лисдунварне, и ты думаешь, что речь моя не может быть выше языков этого пламени, а мысль следует лишь дыму от него. Нет, она стелется куда как дальше и выше, хотя и пролетает над этими краями. Мои мысли – дикие птицы. Вольные, перелётные птицы. Кочевые. Ты когда-нибудь видела диких лебедей? Они особенно крикливы теперь. Нервы у них, должно быть, ни к чёрту! Совсем истощали. Раньше эти лебеди хоть лебедями были, а теперь что – истеричные, наглые и всеядные твари. Страшно подумать, если мы не замечаем, как измельчали прежние лебеди, заметим ли мы, когда сами кончимся? Победы избаловывают. Они приносят успокоение. Вот Пат Дрисколл