Встали уже в 6-м часу вечера. Гена звонил на стройку Жоре, тот снова пообещал дать нам завтра утром в 8 и машину, и рабочего. Слава Богу! А то Гена опять собирался сегодня увозить железо со Столешникова на двух тележках (?!). Звонил Гена ещё Тактыкову, тот сказал, что жена его с сестрой орудуют в нашем доме на Столешниковом, так как часовщики со 2-го этажа разрешили им отрывать и забирать всё, что хотят… Мы решили сегодня ночевать дома, на Ленинградском, но сперва всё-таки хотели заехать на Столешников, поснимать с крыши оставшееся железо.

Пошли с Геной на метро в 8-м часу вечера. На Столешниковом вокруг дома уже поставили бетонные надолбы для забора. Сразу же увидели Антонину Ивановну Тактыкову с сестрой, они завалили всю лестницу стульями, столами, линолеумом, настольными лампами и проч. вещами – ждали Евгения Васильевича на машине. Он вскоре приехал. Но в машине его забарахлило зажигание, и машину с прицепом пришлось вручную затаскивать на тротуар, иначе не было проезда в переулке. Гена помогал. Мы пока (чтобы не сглазить) не стали им говорить, что завтра нам со стройки обещали дать машину для перевозки железа и досок. Тактыковы потом погрузили «своё» и уехали.

Мы поднялись в мастерскую, полезли на свою крышу с сугробами. Я снег перебрасывала, Гена снимал железо. Погода мягкая, красивый снежок. Родные, привычные для глаза горизонты вечерней Москвы, романтика крыши… Чувства мешаются – и горько, и сладко: прощай, старое, здравствуй, новое… (А какое? Удачное? Творческое?) И снова воспоминания, воспоминания…

Уходили со Столешникова уже в 1-м часу. Домой на Ленинградский приехали в час ночи.

Гена закусил и сразу лёг спать. Я ещё стирала, легла в гостиной в 3 часа ночи.

Уже скоро, уже на днях – развязка всей этой эпопеи под названием «Исход художника Доброва со Столешникова переулка».

17 января. Среда

Спали дома, на Ленинградском. Гена поднял меня ещё до 6, до будильника. В ванной вдруг – огромный таракан… Собрались, закусили – и к 8 на Столешников.

Гена сразу пошёл на стройку, Жора обещал прислать машину и рабочего. Мы стали всё железо стаскивать вниз, но вскоре Гена велел мне сесть у подъезда, сторожить, стал один выносить добро… Дом хотят ломать завтра, но фасад вроде оставят.

Утро… Столешников постепенно, но быстро набирает темп столичного дня: ревёт, клокочет стройка, снуют прохожие… Вскоре пришли и рабочие с прорабом. Сразу мат-перемат. Гена – в свитере Flash на груди, уже весь в мыле, пар от него валит. Несколько рабочих, молоденьких украинцев, стали Гене помогать – таскать вниз с 3-го этажа доски, железо. Рабочие со стройки сваривали, ставили ограду перед домом. Машина въехала в переулок со двора кузовом в арку. Стали грузить наше «богатство» на машину. Я чуть помогала (в шубе, в шали, в валенках). Прораб Иван матерился, мол, Жора велел грузить лишь то, что уже вынесено из дома. (А Гена там, наверху, взялся ещё доски с крыши отрывать, сбрасывать в мастерскую и потом носить вниз.) Скандал. Гена стал орать прорабу: «Вы мне две машины обещали дать на весь день! Я полгода ждал этого момента! Я сам всё делаю! Я не успеваю! Вот, смотрите…» – снял свою клубящуюся паром шапку и протянул прорабу. (Не ожидавший такого натиска прораб потом «по-своему» жаловался рабочим: «Зае…л, б…дь, на х…».) В общем, таскали, грузили…

Я стояла у подъезда, была «в гуще событий» и… искала «аналогии» смерти человека и «смерти» дома. Вот закрыли последний пролёт забора перед домом – так же закрывают глаза умершему человеку. Снос дома как погребение. И ещё поражал Гена – умением отстаивать свои интересы: не хотели доски сверху таскать, но таскают, грозились, что машина уедет, но ждут, пока всё погрузят. Кругом жизнь кипит – ездят машины, снуют люди – полная противоположность нашей теперешней тихой Таганке.