Дьячок вздрогнул, съежился и еще сильнее заморгал своими белесыми глазками, приглаживая волосенки.

– Ты, князь, не кричи на него, – произнесла княгиня, – вишь, в дрожь человека вогнал.

Князь посмотрел на Софию, налил в свободный кубок клюквенной воды и преподнес дьячку.

– Глотни-ка холодненького, – сказал он, подавая бокал.

Дьячок, стуча зубами, сделал несколько глотков и забегал глазенками, куда поставить бокал. Княжич Василий, девятилетний ребенок, понял затруднение дьячка, быстро соскочил с кресла и подбежал к нему.

– Дай, – коротко сказал он.

Дьячок с облегчением подал его. Мальчик вернулся к столу, поставил кубок. За что получил благодарственный взгляд матери.

– Ну, – ласково попросила Софья, – продолжай.

– Ну, – вырвалось у дьячка.

И все улыбнулись.

– Ну, – повторил он, – боярыч заприметил невесту Улеба и приказал своим людям привести ее к нему.

Надо было видеть княгиню. Она вся взъерошилась, и ее лицо, только что излучающее доброту и участие, вдруг сделалось каменным. А дьячок, приободренный, продолжал:

– Ну, ее, подкараулив, схватили и притащили, как она ни упиралась, к боярычу. Но кто-то ето все жить видал и сказал Улебу. Говорят, он превратился в тигра.

Княгиня перебила:

– Видать, сильно любит.

Дьячок закивал головой:

– Любит, ох как любит, – ответил он. – Вот парень и ворвался в боярские хоромы. Услыша, как кричит его девка, он раскидал всю охрану и ворвался в покои. И увидел, че боярыч повалил девку и рвет на ней одежонку. «Брось!» – заорал парень. Боярыч бросил, но схватил меч и на парня. Тот взял сиделец и запустил в него. Ну… и… – Дьячок развел руками.

– Великий князь, – послышался напряженный голос княгини, – если ето все так, парень не виноват.

Князь знал, что, когда Софья его так величает, она взбешена до основания. И он понял, почему. Вспомнился Киев, ее бегство, когда хотели выдать за покалеченного польского князя. Без любви, насильно… И что с ней случилось, он хорошо знал.

– Ты кому доверил судить, – суровым голосом спросила она.

Такого он еще не слышал.

– Да Михайлу Нагому, будь он неладный, – в сердцах произнес князь.

– Ишь! – воскликнула княгиня. – Ему бы все головы сечь! Он че, хочет тя с народом рассорить? – Глаза княгини блеснули.

– Ниче, я разберусь, – ответил князь

– Разбирайся, разбирайся. Но если все так… – Княгиня посмотрела на дьяка.

– Все так, все так, матушка княгиня, – быстро подтвердил тот.

– Так не парню надо голову рубить, а етому боярину. Ишь, на чужих невест зарится. Это, князь, не дело. Вели парня миловать. А етого нахала… сам разберешься.

– А хде мы найдем-то его, – в задумчивости проговорил князь.

– Хде! – как-то насмешливо произнесла княгиня. – Если любит, то куды побежит? – и уставилась на мужа.

Тот улыбнулся.

– Ступай, – глядя на дьячка сказал князь, – и вели князю Пожарскому зайти ко мне.

Дьяк, низко склонив голову, отчего его волосы упали, обнажив голый продолговатый череп, стал пятиться задом, беспрерывно кланяясь и мелко перебирая ногами. Наткнувшись на дверь, он склонился до самого пола, потом, резко выпрямившись, ловко исчез за дверью. Князь отчего-то рассмеялся, а княгиня сдержанно улыбнулась.

– Отведи детей, – княгиня кивнула слуге, стоявшему недалеко от князя.

Оставшись одни, она спросила у князя:

– Че ты надумал сделать с этим беглецом?

Глаза князя хитро прищурились, а в них играла веселость.

– Я… – Он расправил усы. – Да… думаю парня помиловать, а вот боярина накажу. Заберу у его деревеньку, пущай все знають, че судить надобно по совести.

– Правильно! – поддержала княгиня, улыбаясь муженьку.

Князь проснулся от птичьего гама. Он полежал какое-то время с закрытыми глазами, прислушиваясь к радостному щебетанию птиц. Открыв глаза, он увидел, что его опочивальня была наполнена нежным солнечным светом. Василий Дмитриевич понял, что пришел конец почти полумесячному осеннему стоянию в середине июня. Как бы то ни было, прошедшая погода действовала на настроение. Да и, сказать, здоровьишко тоже начинало пошаливать. Давило в груди, ломило в спине. Что ни делали лекари, а избавиться полностью от недомогания он не мог.