Жутко.

Но я уже была научена, как правильно реагировать надо, и старалась радоваться, благодарить, восхищаться…

– А теперь ешь, – велел Мыш, голодным взглядом оглаживая сыр.

Домовики активно закивали, эхом подхватив слова Мыша:

– Ешь!

– Ешь!

– Ешь!

Если до этого зловещего рева я еще могла бы как-то сговориться с аппетитом и съесть все на радость местной нечисти, не избалованной людской благодарностью, то теперь у меня точно кусок в горло не полез бы.

– Только они могут ход открыть, – как бы между делом напомнил Мыш, примеряясь к сыру, решая, с какой стороны к нему лучше подступиться.

Я не хотела есть, я хотела вернуться домой, повиниться перед батюшкой, согласна была даже стать женой Ивана-царевича.

Хотела перевернуть тарелку, раскрутить за хвост Мыша и запустить его в окно.

Очень хотела расплакаться.

Но покорно взяла ложку и с натужной улыбкой, не чувствуя вкуса, проглотила первую порцию щей.

– В этом деле главное – искренность, – сварливо заметил Мыш, когда домовые, не удовлетворенные моей фальшью, подались вперед в надежде нащупать и уцепить хоть крупицу истинной благодарности.

Спасла меня, как ни странно, кикиморка. Тощая, нескладная, неожиданно серая, похожая на своих сестриц исключительно длинным тонким носом да копной черных курчавых волос с явной прозеленью. Одета она была не в простое платье, а в дорогой мужской костюм (становой кафтан, богато отделанный вышивкой, свидетельствовал о высоком положении кикиморы при дворе Кощея), а украшения из жемчуга и ракушек заменяла одна тонкая золотая цепочка, на которой висела связка ключей, тяжелая на вид.

Кикимора была в панике, на серых щеках горел нездоровый румянец, зеленые глаза лихорадочно блестели, а кончик острого носа нервно подергивался:

– Он за мной пришел! – верещала она. – За мной! Конец мне! Заберет обратно, на озера, заставит провинность отрабатывать! Пропала я! Пропала!

Пока кикимора носилась по кухне, рвала на себе волосы, заламывала руки и паниковала, Мыш успел пережевать жадно отхваченный кусок сыра, умыть мордочку и только после этого важно рявкнул:

– Тиха!

Странное дело, но она послушалась, замолчала, замерла посреди кухни, ломая пальцы и жалобно поскуливая, с надеждой глядя на Мыша.

– Бежана, ты прям как не нечисть. Что случилось-то?

– Водяной к Кощею заявился, – простонала она, обессиленно закрыв лицо руками. – Небось меня возвращать пришел, не может смириться с тем, что кикимора в замке освоилась да до звания ключницы дослужилась. В Озерноводье свое вернет и лягушек ловить заставит.

– Водяной здесь?! – встрепенулась я.

– Ты тоже считаешь, что он за тобой явился? – уперев лапки в бока, Мыш с чувством сказал: – Жена у Водяного имеется, понимаешь? Нет у него нужды за убогими девками гоняться.

Бежане же достался снисходительный взгляд красных глазок и наглое:

– Убогие кикиморы ему тоже без надобности.

– Умный, да? – вызверилась задетая Бежана. – Вот если такой умный, может, объяснишь мне, зачем он к Кощею на поклон пришел? С какой просьбой?

– Не ведаю того, но сейчас узнаю, – ткнув коготком в сыр, он велел мне: – Присмотри.

Мыш собирался бросить меня здесь, на кухне, среди домовых и реальной угрозы оказаться закормленной до смерти… Я не раздумывала: когда мимо меня по столу прошествовал наглый белый крыс, прихлопнула его хвост ладонью, с удивлением почувствовав, как шипы мягко ткнулись в кожу – и не острые совсем, – а на взбешенный взгляд ответила злым:

– Никуда ты без меня не пойдешь, – я уже решила, что проще всего и безопаснее будет переждать, покуда Водяной с Кощеем сговорятся, а когда мой зеленомордый спаситель замок покинет, и мы с Мышем из него выберемся. Настигнем Водяного, да и потребую я у него тогда помощи.