– Вижу ваше недоумение, гостья. Но я слишком долго ждал, чтобы дать вам уйти, не использовав шанс понять то, что произошло много лет назад.

В метель, подобную этой, возможно всякое, – промелькнуло в моем сознании. Я невольно вздрогнула от скрипа и грохота резко закрытой входной двери. Разве там была дверь? Там всегда была ниша, а что в ней, могло быть, кроме помещения для сбора мусора? А это не мусороприемник, где стоят огромные баки, контейнеры, что дворники в половине шестого вывозят на помойку – это секретный вход, оказывается!

– Простите, а здесь много квартир? – спросила я.

– Но вы же видели, вы проходили по коридору, разве там нет номеров? Сколько вы насчитали?

– Ваша тридцать четвертая, а там тридцать пятая и тридцать шестая.

Таблички с номерами отпечатались в зрительной памяти, с их латунными знаками, на обшарпанных и чем-то замазанных дверях.

– Всего три, значит.

– И все три – мои. То есть, по сути, это лабиринт из квартир. Моя собственная пирамида.

– Как это?

– Можете сами убедиться, прошу вас.

Хозяин сделал приглашающий жест, и пришлось следовать за ним. Далее оказалась смежная комната, за ней вторая, и третья, всего я насчитала одиннадцать, их соединяли промежуточные помещения, бывшие кухни или кладовки, они не имели окон, как и комнаты, вдруг осознала я сей непонятный факт. Во всех этих квартирах мы заставали ту же самую тетку в телогрейке, с ведром и рабочим инструментом в руках. То она скребла стены, очищая их от старых обоев, то стояла на высокой стремянке под самым потолком, то несла воду в ведре, от которого валил пар. Или это были сестры-тройняшки? Впрочем, я не пыталась определить их идентичность – телогрейки у них были одинаковые, это единственное, в чем можно было присягнуть. Пахло штукатуркой, цементом, клеем, и запахи странным образом волновали. Пройдя этот лабиринт, мы вернулись по коридору в первую комнату за номером тридцать четыре, где опять уселись за столик – теперь там стояла ваза с печеньем, пахло выпечкой и почему-то кофе. Здесь было тепло и уютно после тех обшарпанных комнат.

– Вы говорили… о моей миссии, – напомнила я, пытаясь вернуть мужчину к разговору, предшествующему нашей экскурсии.

– Не стоит так торопиться, – он улыбнулся, сверкнув белыми зубами.

– Но мне надо домой, – робко возразила я, – и собака моя убежала, а погода такая, что он замерзнет…

– Джим! – крикнул мужчина. Из-под столика показалась собачья морда. Это был Маркус, как я с удивлением поняла.

– Маркус, ко мне! – приказала я, но он, пуская слюни на длинную кость, что торчала в его зубах, заворчал и снова спрятался.

– Нет, как вам это нравится?

Я действительно была возмущена таким непослушанием: Маркус, мой верный пес, отзывался на кличку Джим, обосновался в чужом месте и променял хозяйку на косточку!

Усмешка мужчины обидела меня – казалось, он забавлялся ситуацией.

– Знаете, мне почему-то кажется, что мы с вами раньше встречались, – сказала я.

– Возможно, и, если вы напомните мне, как это было, я могу подтвердить или опровергнуть это, – сказал он.

И я вспомнила то, что было в годы, которые принято было называть эпохой застоя. Это и была эпоха, тогда казалось, нескончаемая.

– Хорошо, я расскажу вам, но не о себе, а про одну девушку по имени Лина.

– Я весь внимание.

                        Марсельеза

У Лины не было отца, и всю жизнь она искала защитника, сама этого не осознавая. Но первыми мужчинами у нее были не защитники, а завоеватели, или даже жулики, пчелы-трутни, снимавшие сладкий медок и улетавшие прочь. Она не жалела о них, но рассчитывала встретить благородного человека, похожего на рыцаря, с идеалами, с пламенным взором и чтобы он был борцом за справедливость и отомстил за ее поруганную честность и несбывшиеся мечты, за одну очень серьезную ошибку, едва не стоившую ей жизни. По этой причине из круга ее внимания были автоматически исключены лица мужского пола младше тридцати, но к несчастью, нужная ей возрастная категория была под надежной охраной супружеских глаз и малолетних чад. Эти мужчины носили в карманах авоськи и бегали в ближайший магазин при любом намеке на появление импортных консервов или отечественных кур. Да, это было много лет назад, когда куры еще сохраняли естественную жесткость, которую население ошибочно принимало за итог двадцатилетнего хранения стратегических запасов на случай войны. Лина не бегала в магазины: в Институте была отличная и недорогая столовая, а на ужин можно было прикупить пару пирожков. Она работала машинисткой и готовилась в вуз. Однажды в институтской библиотеке она встретила мужчину, который спрашивал журнал, взятый ею, и они познакомились. Он работал в отделе новейших исследований, и она решила, что с таким сотрудником стоит наладить контакт, пообещала поскорее сдать журнал. После работы они пошли вместе до метро. Говорили о литературе, он оказался франкоманом, обожал Золя и Роллана, она же читала только Саган, прочтите «Очарованную душу», говорил он, намекая, кажется, на то, что очарован ею.