Оно. Зомби собственной персоной. Очень кстати. Чешет по тротуару в направлении предателя берёзы. Зомби как зомби, самое обыкновенное, полон рот гнилых зубов, глаза усталые, белёсые кости сквозь рваную одежду. Цок-цок – идёт не торопится. Интересно, чем это оно цок-цок… Цок-цок. Эге себе. Да это девочка. Между зомби и асфальтом определённо туфельки, сиреневые, лакированные, с белыми бантиками, очень нежные и симпатичные, у Пончика похожие. Так, а почему берёза не смылась в страхе? Окидываю неиспугавшуюся строгим взглядом.

– Вот если бы это было взрослое зомби, тогда – наверное, а так, ну что это, девчонка какая-то несмышлёная, а не зомби, смех один, – брезгует берёза, закладывает ветки-руки калачом на белой груди в чёрную крапинку, недовольно воротит свой веточный нос от нас с зомби, а главное, продолжает монолитно и нагло стоять на том же самом месте.

– Сейчас посмотрим, кто тут несмышлёная! – злюсь, продолжаю надеяться, что глупое дерево струсит и даст дёру, просто оно плохо рассмотрело зловещую зомби.

Страшное зловещее зомби подцокала к дереву повиливая бёдрами, очень по-девчачьи. Дерево на месте. Зомби вцепилась в объявление челюстью: сейчас отгрызёт улики. Молодец, зомби, так его, так. Грызи, грызи его! Ты сможешь.

– Ой, перестаньте щекотиться, – колышется и ёрзает берёза.

Зомби схватила берёзу руками, чтобы та перестала ёрзать, и продолжила усердно молотить по коре с объявлением челюстью. Словно трактор вспахивает весеннюю целину – так трудилась зомби, но целина отчего-то не вспахивалась. Уау. У зомби маникюр, в тон туфелькам. Минут пять зомби сражалась с уликами. Результат плачевный: зубы не сгрызали бумагу, наоборот – выпадали. Какие ссыпались на асфальт – их тут же размёл в разные стороны злой тузик ветер, какие – упали точно в мусорное ведро, их при очередном обходе выбросит Анькин дядьпеть. Дядьпеть подумает, откуда в мусорке столько зубов, ведь ближайшая стоматология в двух кварталах отсюда. Зомби ещё немножечко пошкреблась о берёзу, но так и не смогла отгрызть объявление, бросила затею, плюнула, сдалась. Бумага осталась на дереве совершенно невредимая, белая и ясная, как звезда в ночном небе, видна на всю Вселенную.

Берёза лишь посмеялась в листву.

– Надо было зубы чистить лучше при жизни! – срываюсь на глупую зомби.

– Надо было, последние зубы отдала на твоё стрёмное объявление, кому эта гимнастика нужна.

– Иди откуда пришла, слабачка беззубая, проваливай отсюда, беги, уходи.

– Хамка.

Зомби развернула свой обшарпанный таз на 180 градусов и, прихрамывая, тронулась. "До свидания" даже не сказала – кто тут из нас хамка, спрашивается.

– Я не разговариваю с незнакомыми, – сиротливо-обиженно оглянулась зомби и тут я заметила, что у модницы из загробного мира ноготь сломался на правой руке после борьбы с могучим поленом.

– Ну и правильно, незнакомые – злые!

– Я не злая, сама грызи свой клочок бумажки, не подавись. Чтоб я ещё когда тронула объявление про гимнастику…

Дальнейшее её бормотанье я не расслышала, потому что она удалялась, цокала к себе в дом, с холодными хорошо изолированными от нашего мира стенами, поглубже в землю. Берёза стояла ровно, как и должно стоять деревьям, не смеялась, не ругалась, руки-ветки по ветру плавают. На том месте, где только что висело объявление – чисто. И вокруг скамьи – чисто. И под. И в мусорке – нет его. Странно. Таки зомби его съела? Или его съела София, София его съела, съела его София? Неясно.

Солнце прошлось по небу пылесосом – утренних серо-чёрных нечистот как не бывало: хочет погреть землю всю в мурашках после зимы. Начало весны только.