При мысли, что о происходящем может узнать Перун, Майкл ощутил заметное движение страха. Причем страх этот был не маленьким зверьком, выглядывавшим из норки, а зверем покрупнее – именно с таким барон Милтон боролся в себе, когда шел на опасный разговор с Пижоном. Что ж, это был вызов, и может быть именно поэтому Майкл сказал:

– Я хочу тебя, Величайшая! Хочу всем сердцем и телом!

– Именно этой частью тела, – рассмеялась Гера, поигрывая его членом, нежным на ощупь, приятно-упругим и полным силы. – Мне нравится твой ответ. Он честный и смелый. Именно такой, какой я ожидала услышать. Иди ко мне, Майкл, – богиня обвила его руками и притянула к себе.

Поглаживая спину барона, Гера разглядывала его красивое лицо, чувствуя, как сама борется с искушением немедленно отдаться ему. Ей даже стало жарко, она почувствовала сладкий зуд в своей волшебной пещерке. До предела возбужденный жезл Майкла, был готов порвать тончайшую ткань одежды богини. Представляя, как это могло бы быть, жена Громовержца, развела бедра чуть шире и запрокинула голову, глядя на звезды, роняя в воду тяжелые волосы. Она шумно выдохнула, словно он уже вошел в нее.

– Величайшая, ты сводишь меня с ума! – простонал Майкл, чувствуя, что не в силах неподвижно терпеть ее мучительную близость. На секунду он вспомнил о графине Елецкой, но другая часть его сознания тут же подсказала ему, древний принцип богов: любовь земная и небесная – это разные чувства и их не надо смешивать. Об этом много раз говорила Афродита: отдаваясь земным мужчинам, ее вовсе не тяготили мысли о небесном муже, хромом и неприглядном.

Майкл обхватил божественное тело искусительницы, принялся целовать ее плечи, шею.

– Майкл! Майкл! Остановись! – прервала его Величайшая, отталкивая от себя. – Ты слишком быстрый! Мне приятна твоя страсть, приятно твое желание, но есть еще кое-что… Есть кое-какие вопросы, интересующие меня…

– Да, Величайшая! Прости! Я не должен быть таким несдержанным, – тяжко дыша, барон Милтон разжал руки.

– Ты не боишься моего мужа? – Гера лукаво прищурилась.

– Страх попасть в немилость богам, тем более самому Громовержцу есть в каждом человеческом сердце. Но если мы не будем переступать через свои страхи, то станем похожи на ничтожных существ, жизнь которых мало чего не стоит, – барон Милтон с нежностью провел по крутому изгибу бедер богини, восторгаясь их формой.

– Хитрый ответ. Или мудрый? – Гера рассмеялась, позволяя себя ласкать. – Успокою тебя: его не бойся его. Перун давно не появляется здесь – я запретила. Он наказан и есть за что. Недалек тот день, когда его воля, его желания, гнев или милость не будет иметь никакого значения. По крайней мере для нас с тобой. Тебе нравится у меня? Скажи, ты хотел бы здесь остаться?

Этот вопрос стал неожиданным, и Майкл не нашел на него быстрый ответ. Барону, безусловно, нравилось все то, что он успел увидеть за недолгое время пробуждения. Разве могут не нравиться владения богини?! Величайшей из богинь! Прежде Майкл видел небесные земли лишь как фантазии некоторых художников. Хотя в The Royal Archivist было десятка два фотографий садов Афродиты, владений Гермеса, Деметры и даже самого дворца Геры, но ходило мнение, что эти фотографии ненастоящие. Куда больше Майкла смущал другой вопрос. Что значит «здесь остаться»? Остаться на день, два, неделю? Остаться навсегда?

– Мне очень нравится здесь, хотя я успел увидеть лишь стены комнаты, в которой проснулся, твою террасу и этот бассейн, – ответил Майкл. – Нравится, потому что здесь ты. Но я не могу не помнить о своей сестре и женщине, которую люблю – графине Елецкой.