В домик забралось еще две фигуры. Теперь их было как минимум трое. Трое тинэйджеров против одного взрослого.

– Эй! Чего он тут разлегся? Ты зачем ему разрешил, Косой?

– Ничего я не разрешал, он сам!

– Во дурак-то!..

Бомжа свирепо пнули вбок.

– А ну, выметайся!

– Цыть, сопливый! – бомж чуть повернулся. – На вон, пошарь за пазухой. Плата за ночлег. Плачу щедро. Берите и укладывайтесь спать. Будете вести себя хорошо, может, еще чем помогу.

На минуту они ошарашено замолчали.

– Чего он нам вкручивает? А, Паш? Он че, ночевать здесь будет?

– Сейчас погляжу, будет или не будет, – Паша, очевидно, лидер этой малолетней компашки, зашарил руками по груди бомжа.

– Куда светишь? В морду ему свети!

– Да у меня батарейка уже садится.

– Сейчас!.. – тонкие пальцы добрались наконец до пачки с деньгами, извлекли наружу. – Ни хрена себе!

– Ого! Сколько тут?

– Чуть больше двухсот, – подсказал бомж. – Завтра меня накормите и на метро дадите, остальное все ваше.

И снова какое-то время они молчали. С разбойничьим опытом, судя по всему, у них было не густо. Не научились еще добивать и командовать.

– Ладно, стратеги. Я лично сплю, а вы как хотите, – бомж завозился, переворачиваясь набок. Сонно пробормотал: – Храпеть я не храплю, воздух не порчу, так что кемарьте спокойно.

– А ты кто вообще-то?

– Я-то? Да Николаев внук. Царя, значит, последнего.

– Че ты гонишь-то! Ты, в натуре, скажи!

– Завтра, – бомж легко сковырнул с рук проволоку, привычно пошарил у пояса. Нащупав зашитый в ткань мундштук, успокоенно сунул ладонь под щеку. – Все завтра, пацаны.

Кое-кто за глаза звал его Пионером. Плавников Эдуард Николаевич действительно походил на доброго пай-мальчика из тимуровской гвардии. Разве что чуть взрослее, а вместо пионерской униформы – серый с блестками костюм, рубашка с безукоризненным воротничком, строгий галстук и сияющие солнцем Италии штиблеты. Аккуратный пробор на голове не портила ни одна волосинка, детский румянец по-прежнему красил его щеки, серые спокойные глазки прятались за очечками, которые он носил с первого класса. Внешность Пионера обезоруживала самого подозрительного чинушу, и только допущенные ко двору не строили иллюзий по поводу его истинного характера и настоящего хобби. Пионер был игроком до мозга костей. Не было таких игр, которых он бы не испробовал. Впрочем, на мелочах Плавников долго не задерживался, придя к тому, к чему и должен был, вероятно, прийти – к политике, самой азартной и самой прибыльной из всех возможных игр.

Звонок прозвучал именно тогда, когда и ждал Плавников. Суховатый голос сообщил, что с наводнениями на Дальнем Востоке борются успешно, что клещевой энцефалит не выходит за рамки обычного процента – словом, все бы ничего, да вот нежданно-негаданно очередное ЧП со складом боеприпасов.

– ..Областная комиссия уже формируется. Возможно, и ваши коллеги отреагируют.

– Отреагируют, как же иначе! – Пионер, улыбаясь, откинулся в кресле. – Вы там тоже не теряйте контроля. Если можно еще что-то спасти, предпринимайте все необходимые меры.

– Так и сделаем, Эдуард Николаевич.

– Вот и замечательно! Держите меня в курсе… – едва опустив трубку, Пионер тут же нажал клавишу внутреннего вызова. Голову свою он любил и уважал. Частенько ему хотелось сравнить ее с мощным компьютером. Самые разнообразные программы крутились в ней параллельно, нейроны гудели от напряжения, пожирая столько же килокалорий, сколько требовалось мускулам могучего культуриста. Ведя исключительно кабинетный образ жизни, Эдуард Николаевич отличался завидным аппетитом. Ни в старость, ни в маразм он не верил. Лучшим примером для него был Вольтер. Старикашка, как известно, до самых последних лет волочился за дамами, способен был шутить и веселиться. Свежий ум – не от диет и лечебного голодания. Есть в печке тяга, будет и тепло. А тяга для Пионера знаменовала собой действие. Мышцы, если их ежедневно нагружать, будут и под пенсию, как у двадцатилетнего юниора. То же и с черепными, смахивающими на дольки грецкого ореха полушариями. Думай! Заставляй себя работать, и никакой склероз в дверь к тебе не постучится. Вот и теперь одна из областей мозга, освободившись от разрешенной проблемы, зудела, требуя новой пищи и новой работы.