— Я дам вам этот перстень, если вы скажете при дворе, что я уже недевственна, — заявила я, и доктор опешил так, что затряс бородой точь-в-точь как козел. Идеальное сходство. 

— Ме-ме, — неуверенно начал он, и я даже глаза прикрыла, чтобы иллюзия была абсолютной. — Ме-ме… меня прислала ее сиятельство, ваше сиятельство, как вы себя чувствуете?

Я надела перстень обратно на палец.

— Ужасно, — призналась я. Отчего-то мне стало весело, хотя я и предположила, что это первый предвестник серьезного срыва. — Меня бросает то в жар, то в холод, иногда я не могу подняться с постели, сплю урывками, просыпаюсь и долго потом не могу заснуть, я не могу есть, не хочу пить, — вранье, я уже давно хочу пить, — меня раздражают звуки.

Этого мало, с досадой подумала я. Но, кажется, доктора и без того смутила моя откровенность.

— У вас… — проблеял он, но я решила, что ему рановато ставить диагноз.

— Я забываю, как прошел мой день. Я не помню людей, которых видела, и что я им говорила. Я роняю предметы, ночами я не чувствую рук. Меня бьет озноб, даже когда тепло, и если я все-таки сплю, то чувствую, что задыхаюсь. И меня пугают клоуны.

Клоуном, конечно, была сейчас я сама. И говорила, что приходило мне в голову, понимая, что это не болезни появились в последние времена, а наука сообразила их диагностировать как нечто, что подлежало лечению. Все неврологические заболевания я могла в этой эпохе исключить смело, но притвориться психованной дамочкой сходу мне мешало именно правдоподобие. Я же не бухгалтер Берлага, в конце-то концов… 

Доктор важно покивал.

— Да-да-да, ее сиятельство так и сказала. Приступайте, господин Бак.

Грозного вида мужик согласно кивнул и повернулся сперва к помощнику, а я задумалась: этот паренек медик или его подручный? Чей это кофр, или как его верно назвать? Паренек принялся доставать из кофра подозрительной чистоты инструменты, и меня пугал не столько их вид, сколько то, что со мной собираются делать.

Не зарезать, это понятно, но — обречь на заражение крови, похоже на то. 

— Поднимите рукав, ваше сиятельство, — пророкотал господин Бак, и я вцепилась в подлокотники кресла. 

Кровопускание и клизма — такой же символ медицины, как в мое время — чаша, змея и красный крест. И клистир я бы выбрала с большей охотой, потому что меньше всего я хочу умереть не то чтобы рано, но очень мучительно.

Я подумала про Джорджа Вашингтона — того самого. Светило политики скончалось от рвения докторов, лишившись за пару суток половины всей крови. Я опять вспомнила про комаров и тайгу и позволила себе нервно хохотнуть.

Помогло, но не полностью. Доктор уставился на меня с изумлением, но паренек все так же бесстрастно выкладывал прямо на стол инструменты моей предстоящей пытки. Я же снова сняла кольцо, протянула его теперь уже господину Баку.

— Нет-нет, ваше сиятельство, за услуги цирюльника ее сиятельство уже расплатилась.

Я плачу тебе, чтобы ты не резал меня, идиот!

Инструменты, похожие на щипцы, опасную бритву и металлические емкости, конечно, ополоснули. Но этого было мало даже с учетом того, что их — маловероятно! — могли протереть спиртом. Я не могла вспомнить, как именно пускали несчастным кровь, но подозревала, что резали вену, и как после этого не истечь кровью совсем? 

Сохранила ли история имена и количество жертв коновальского произвола? У меня под рукой больше нет «Гугла», и мне этого уже не узнать.

— Возьмите это, — приказала я сквозь зубы и бросила перстень цирюльнику, что примечательно, тот ловко поймал трофей, — и уберите от меня все это! — я ткнула пальцем в сторону стола. — Я буду кричать и скажу, что вы втроем воспользовались положением и хотели подвергнуть меня бесчестью. Мало того, что я графиня, я еще и должна завтра предстать на отборе перед самим королем.