Утром третьего дня рабовладельческий караван подъехал к пристани у деревни, которую все называли посад. Там Жорох оптом продал товар ещё одному купцу, всех мужиков загнали в лодку, и она заскользила вниз по течению.

Когда Данила увидел пейзаж, отрывшийся ему, он решил, что вот именно сейчас у него окончательно съехала крыша. Или вот-вот съедет.

Лодка плыла к огромной пристани, забитой десятками кораблей, больших и малых. А за ней, на высокой круче, рос деревянный частокол, на котором дежурили солдаты. В доспехах, судя по солнечным бликам.

Это не могло быть сектой, не могло быть перевалочным пунктом, в котором торговали гастарбайтерами. Это был самый настоящий средневековый город, причём огромных размеров – Данила достаточно разбирался в истории, чтобы определить это.

Мыслей в голове не осталось, логика пасовала, а разум щёлкнул и выключился, как компьютер при перезагрузке. Данила просто стоял, раскрыв рот и вытаращив глаза, смотрел на выраставшие в размерах стену и пристань.

– Что, смерд, не видал раньше такого? То-то же! Это тебе не дремучие городки мордвы, это Киев – стольный город Руси, – насмешливо бросил кто-то из купцовых людей на барже.

«Киев, Русь… – подумал Данила. – Твою ж мать!»

Вывел его из раздумий глухой удар борта лодки о плетёные корзины, уложенные вдоль пристани. Купеческие приказчики погнали челядь на выход, Данила последовал вместе со всеми, хотя в цепях это делать гораздо неудобнее.

Киев встретил живой товар разноголосой пёстрой толпой. Все кругом кричали: зазывали покупателей, торговались, ругались или просто о чём-то спорили. Пока их вели, Даниле встретились самые разные люди: от одетых в рванину нищих до облачённых в шубы и высокие шапки (в жару-то) бояр. Наверное, так их стоит называть. Последние следовали с целыми свитами за спиной, важные, как попугаи. Встретились Молодцову и воины. Трое красивых парней не пыжились, строя из себя высшее общество, а шли, весело переговариваясь между собой, при этом других людей вовсе не замечали. Кольчуг и панцирей на них не было, только простые белые рубахи, а свои доспехи они, скорее всего, несли в больших кожаных сумках за спиной. Зато шею каждого обхватывал обруч из серебряной проволоки, а по бёдрам хлопали ножны с длинными мечами, что окончательно снимало вопрос об их статусе.

Видел Данила и воинов в броне. Те величаво проехали на красавцах скакунах сквозь толпу. Молодцов глянул на них: люди-башни, закованные в железо, не на живых лошадях, а тоже на стальных свирепых монстрах. Данила увидел их и навсегда поверил в истории, что один рыцарь может перебить полсотни крестьян, а сотня всадников разгонит десятитысячное войско. Если такие махины на тебя будут нестись, тут только на землю падай и молись, чтобы они по соседу твоему проскакали, а не по тебе.

И всё-таки большинство встреченных было одето в простую льняную одежду.

Увы, толком разглядеть никого и ничего не получилось. Рабов быстро согнали по парам и повели в переулок. Данила только успел увидеть, как на сколоченных стендах расстилают ткани дивной красоты, а рядом выводят статных вороных коней, шерсть которых лоснилась на солнце подобно шёлку возле них.

Скоро Данила учуял запах человечьего дерьма. Его вместе с остальной челядью загнали в хлипкий сарай. Там с Молодцова сняли кандалы и одели в колодки, а после вывели на торг. Решив не выпендриваться, Данила молча стоял под палящим солнцем. Пытаться сбежать и не думал, не думал и огрызаться на тех, кто его хочет купить. Только его всё равно не покупали. Может, чувствовали в нём угрозу, а может, строптивый раб, не умеющий делать ничего полезного, был никому не нужен.