– Чувствуешь, как я тебя хочу? Нет, не вырывайся, лежи, княжич! Терпи!

Десять ловких пальчиков заплясали по телу: шее, груди, животу, чреслам…

Ни разу не коснулись сокровенного, но Сергея буквально трясло от возбуждения.

– Терпи…

И он сдерживался. Потому что чувствовал кончиками пальцев сочащуюся влагу. Не он один терпел…

Бедра разжались, Искора отбросила его руку:

– Нет, лежи! Я сама!

И через секунду оказалась наверху. Перехватила руки Сергея раньше, чем они накрыли острые груди. Сергей лишь на миг ощутил огрубевшей кожей ладоней ее соски, и вот его руки уже прижаты к простыне, холодный твердый сосок трогает его губы, а бедра Искоры скользят по его бедрам… то совсем медленно, то чуть быстрее, вверх-вниз, еще вниз, глубже…

Искора замерла, шепнула:

– Нет, не шевелись…

Сергей замер. На грани. На волосок от взрыва. Чувствуя, как жажда накрывает его и сходится там, внутри вздрагивающего лона…

А когда терпеть становится невозможно, Сергей втягивает ртом живущий собственной трепетной жизнью сосок, прижимает его языком к нёбу и прорывает плотину. Бедра Искоры приходят в движение: быстрые резкие рывки. Она словно пловец, поймавший гребень волны и несущийся на нем.

Лоно ее сжимается – аркан на шее пойманного жеребца…

Черный жеребец в соседнем стойле ржет и лупит копытами по стенке. Он чует и чувствует хозяина…

…И ничего не заканчивается, только начинается.

– Ты сама Лада… – шепчет Сергей, впитывая музыку, которую играют на его коже пальцы и губы Искоры.

– Ага, я Лада… и Фрейя… – Хриплый от недавнего крика голос проникает в Сергея. Голос – тоже ласка. Возбуждающая.

Сергей подхватывает ее под коленки, опрокидывает навзничь. Искора вскрикивает от неожиданности, и от этого вскрика, от нечаянного сопротивления пойманных в плен сильных девичьих ног у Сергея едва не падает планка. Плоть входит в плоть, как меч новичка. Резко и до упора.

Искора снова вскрикивает. Чуткое ухо Сергея ловит неправильность. Ей больно.

И контроль возвращается. И вместе с ним – дивное чувство единения.

Снова грохот. Успокоившийся было Мар вновь приходит в неистовство. Вместе с ними.

Но теперь уже не Искора, а Сергей ведет, держит на острие с уверенной властной силой, так же, как сжимает ее тонкие щиколотки, жестко, до боли…

– Не знала, что ты тоже так можешь…

Искора рядом. Сытая, полностью расслабленная кошка. Естество Сергея в ее руке, но в этом нет ни страсти, ни желания. Естественный, не контролируемый сознанием жест.

– Тоже – это как? – лениво интересуется Сергей.

Темнота наполнена запахом Искоры и его собственным. Они перебивают запахи конюшни и даже запах травы, на которой они лежат.

Сергею хочется пить. И, наверное, сполоснуться. Но так… Не особо.

А думать не хочется совсем.

– Чувствуешь… – говорит Искора.

Голос слабый, ленивый… Он – отдельно от девушки. Паучок, бегущий по поверхности воды, которой стало ее тело. То, что было недавно – это как рождение, жизнь, смерть и снова рождение… И она, Искора, – младенец, впервые увидевший этот мир. Слабый, беспомощный, но ничего не боящийся. И совершенно счастливый.

– Что чувствую? – спрашивает Сергей.

– Себя, меня… все. Все…

И засыпает.

Сергею очень хочется сделать то же самое, но он собирает волю в горсть, осторожно высвобождает славно поработавший орган из девичьей ладошки, заворачивает Искору в простынку и открывает соседний денник.

Мар тычется мордой, обнюхивает, фыркает.

– Стоять! – велит Сергей, перетаскивает в денник пару охапок сена, устраивает на нем Искору, накрывает поверх простыни ее же рубахой. Шелковой, однако.

– Стереги, – велит он Мару.

Теперь жеребец никого, кроме Сергея, к ней не подпустит.