Здесь я, бандеролью
получите и распишитесь,
надолго, я не за солью,
какой есть, не взыщите.
Умопомрачённый, сдвинутый,
любитель тёплых местечек.
Одиночество – мой север.
Вы врасплох застигнуты,
относитесь к этому (ко мне) легче,
не пускайте лесть, выразите лучше удивление,
дайте отсрочку мыслям,
им не один день переваривать.
Мои комплименты сползли бы
быстрее ночи
по вашей сорочке,
я их выбросил, старенькие.
Найду другие слова,
если они понадобятся,
выразить то, что уже закапано в глаза.
Не панацея, но снадобье
Не беспокойтесь, не ворвусь в вашу темноту
без штанов,
крикнув бессердечному чувству:
займись же мною, любовь,
что-то мне стало скучно.
Скорее случится дуэль,
как нож с вилкой на одной тарелке.
Перед вами я безоружен, мадемуазель,
бейте в самое сердце, молюсь за вашу меткость.
Ограничение
Пылесосом губ вытягивая слова
из тела твоего, как из полового ковра,
ублажая страсть, как вчерашнюю грусть,
я расклеиваю любовь на площади стен,
но тебе ли это
или тем, кто придёт взамен?
Чем так дорог твой силуэт,
сотканный из правильных линий?
Только образом в голове,
ограниченной на красивых.
Взмах ресниц – ветер в лицо,
влажность век – в подсознании ливень.
Я промок от него глупцом,
полюбив, как меня любили.
Иди, поцелую
Тычется утро серебряной вилкой в глаз,
значит, и этой ночью не переспал со смертью,
обрекая выцветшую даль
сесть, как земля на вертел,
на мой карий хрусталь.
Сколько бы он не вращался,
не удастся мир, как тебя, полюбить
с первого взгляда,
упираясь мечтою распущенной в быт.
Соглашусь с ним: любить так накладно.
…Ты как свет – вторжение чрезмерно бодрит.
Забери приборы холодных рук,
розовых уст бокал.
Конечно, тебя люблю.
Нет, не хмур,
с утра любая улыбка растрескивается в оскал,
целуй – не целуй.
Я смогу отлистнуть этот пляж…
Я смогу отлистнуть этот пляж,
как страницу из лета.
Пусть оскалятся берега,
даже когда их ласкает море.
Здесь, раскинувшись в позе Христа
и такой же раздетый,
ощутил себя частью галактики и истории.
Гримпенская трясина
Какая же ты скотина,
дверь открываю, и вновь
гримпенская трясина,
плечи ушли в любовь.
Букет обещаний правды,
флора туманит глаза.
Чем же себя порадовать,
если опять слаба?
Твердят, но не делают твёрже
мякоть веры – слова.
Ложь глупее, ничтожней.
Обманывая себя,
я открываю дверь.
Ждёт ли меня вчера,
где ты стоишь теперь?
Как тебе этот лифчик…
Как тебе этот лифчик
из ладоней моих не шёлковых?
Вслух не трону о самом личном,
перенежимся втихомолку,
перепачкаем клятвами губы,
растворённые в темноте,
под веселье и смелость глупые.
Утро к нам – я всё ближе к тебе,
разгонюсь в ночи неотложкой,
обезумевший, распорю
душу проникновением кожаным.
Я люблю, тебя слишком люблю
сильно, чтобы не обнимать.
Как охватывала тоска
деревенская и городская
без присутствующей тебя.
Я люблю слишком сильно,
чтобы большего не понимать:
в этом чувстве так много дебильного,
огорчавшего его сласть.
Выпьем с тобой не одну книгу ещё…
Выпьем с тобой не одну книгу ещё,
перелистаем чувства —
на доску разделочную их!
Палачом
выслужится искусство.
Налей мне из глаз твоих слёз стакан
и смех воткни в полость рта.
Комичен до коликов
самообман.
Ты здесь – я хотел бы быть там,
где главные персонажи,
расстрелянные сюжетом,
уже обнаружили жизни
пропажу
и в поисках её кричат: «Дайте света!
Дочитывайте скорей!
Может, мы ещё живы».
Отдых на одного
Разомлевший розоватой икоркой,
на песочке вывернутая лоза,
веки задёрнул словно шторками,
скрыв скучающие глаза.
Они отдыхали от тебя,
примелькавшуюся за отрезок жизни,
от точки А
к телу Б, лежавшему рядом твоим эскизом.
Счастлив от щиколотки до виска,
но несвободен без
голубого костра
твоих хрустальных небес.
Любите меня, я пришёл