– Закрой рот, шалава, и не смей его открывать, пока я не позволю!
Вторая рука сдавила мою шею, чем практически обездвижила. Прижав меня к своей груди, продолжил яростные свои движения, а я замычала в руку, выгнулась, насколько позволял его захват, и, зажмурившись, пожелала, чтобы это поскорее закончилось. Но он, похоже, не торопился. Вошел до упора, остановился и, убрав ладонь от моего рта, вцепился ей в мою шею, после чего грубо повернул мою голову к себе и впился жестоким поцелуем, больно сминая и кусая так сильно, что я ощутила во рту привкус крови.
Оторвавшись от меня, снова задвигался в бешеном ритме, а я заплакала от жутких, противоречивых чувств – стыда и наслаждения. Мне нравилось… Господи, мне так нравилось то, что он делал со мной… С каждым его резким толчком всё больше казалось, что это не наркотики, а я сама… Моё второе «я», которое так давно требовало выхода… Которое мечтало о таком грязном, отвратительном сексе. Как стыдно и гадко. Пусть это всё скорее закончится…
Перевернув меня на спину, навалился своим крупным телом и снова вошёл. Глядя мне в глаза и стиснув зубы, повторял свои бешеные фрикции снова и снова и вскоре, замерев лишь на секунду, вынул из меня свой член, шумно выдохнул и, стащив с себя презерватив, кончил мне между ног, обжигая кожу горячим вязким семенем.
Оставь надежду, всяк сюда входящий* (итал. Lasciate ogni speranza, voi ch’entrate) – заключительная фраза текста над вратами ада в «Божественной комедии» Данте Алигьери.
Глава 4
Не могу сказать точно, сколько прошло времени, но проснулась я не в лучшем расположении духа, о физическом самочувствии и вовсе помолчу. Сначала показалось, что меня сбила машина, а позже эта догадка подтвердилась… Когда я увидела ту самую «машину», спящую рядом. Мы лежали обнажённые на кожаном диване. Марат – так, кажется, его звали – тихо сопел, раскинув ноги, а я, вся перепачканная его спермой, висела на краешке дивана.
Тут же возникло жуткое, обжигающее чувство вины и стойкое ощущение, что мне уже не отмыться от этой грязи никогда. Петя… Виталик. Как теперь я буду в глаза им смотреть? Как объясню это всё, если они однажды узнают?
Беззвучно обливаясь слезами, впопыхах собирала разбросанные по полу вещи и быстро натягивала их на себя. Тихо отворив дверь, прошмыгнула в коридор и вжалась в стену, услышав мужские голоса.
– Ну чё там? Тишина? Шеф сказал следить за каждым его шагом.
– Да он её всю ночь пялил, визжала, как сучка. У меня самого аж встал. Дрыхнет сейчас, наверное. После такого-то родео.
– Варвар может. Он наших девок уже всех перепробовал. Инга говорила, мол, чуть мозги не вылетели, так дрючил. А эту ты видел вообще? Библиотекарша, бля. Я бы тоже такую выебал.
Это они обо мне? Обо мне?! Жгучий стыд опалил лицо, и я была готова провалиться сквозь землю. Вдруг представила, как эти слова услышит Петя, и захотелось взвыть.
Уходить. Срочно уходить отсюда.
Но как? За углом эти стоят, а другого пути нет. Если только…
Лезть в окно было страшно, но другого выхода я не видела. Уж лучше шею свернуть, чем повторение всего того, что произошло со мной ночью.
Да, я всё помнила. Каждое его движение, каждый яростный толчок внутри. Помнила, как стонала и двигалась ему в такт. И мне нравилось…
Как же мерзко. Как я могла? Теперь, конечно, проще простого всё свалить на наркотик, но легче от этого не стало бы. Я даже не попыталась воспротивиться. А ведь могла с ним поговорить, объяснить, что я замужняя порядочная женщина. Рассказать, как сюда попала и что говорил мне тот проклятый коротышка.
А вместо этого я бесстыдно раздвигала перед ним ноги и орала до хрипоты, когда его член грубо вторгался в моё тело, в мой рот… Как забыть это? Как стереть из памяти эту кошмарную ночь?