Расторопный Амелен (у самого рука перевязана тряпкой и через весь лоб – гигантская ссадина) склонился над телегой – разобрал приказ: князя с телеги поднять, облачить в плащ поверх кровавой рубахи, дабы скрыть многочисленные повреждения, причиненные как плоти его, так и одежде, и, усадив на Беллена, тайно поддерживать с обеих сторон. Таким-то способом, скрывая одолевшую князя печаль, следует пройти через город до самой цитадели.

Подданные Жерара ничего еще не знали о постигшей его неудаче, а поскольку ехал князь медленно, торжественным шагом, тесно окруженный рыцарями, и глядел по обыкновению свирепым и неподвижным взором, то и встречали его радостными кликами.

Только в цитадели, оставшись наедине со своими людьми, Жерар испустил ужасный вопль, исторгшийся из самой его утробы, бело закатил глаза и кулем повалился наземь.

Поднялась обычная в таких случаях суета: князя унесли в покои и уложили на жестком сундуке; домну Филиппу, вот-вот ожидавшую появления на свет потомства, до израненного мужа никак не допустили, говоря, что это будет вредно для ребеночка. Послали за капелланом в замковую часовню и за клириками в Сен-Роман. Кроме того Амелен на всякий случай отправился в город приискать там толкового лекаря, поскольку пользовавший обыкновенно князя, его супругу и приближенных только и горазд был, что отворять кровь и рассуждать о свойствах, цвете и прозрачности мочи, чем немало развлекал Жерара и утешал домну Филиппу. Однако доверять ему в делах более серьезных Амелен был не склонен.

И вот неподалеку от гавани Амелену указали одного человека, учености, по слухам, почти диавольской. Звали его Нивардом; прозвание от людей он имел «Басурман», ибо несколько лет провел в Святой Земле, где изучал медицинские науки, не брезгуя при этом никакими учителями. То и дело Нивард Басурман призываем бывал на церковный суд, где прилюдно подтверждал свою верность Господу нашему Иисусу Христу и святой католической церкви, давал присягу в том, что ни сном ни духом не предавал себя врагу рода человеческого и разъяснял различные случаи исцеления им безнадежно больных. Неоднократно преследуемый за свои медицинские опыты, он переменил уже с десяток городов (как утверждали знающие люди), и совсем недавно прибыл в Блаю из Бордо; однако на него уже донесли, будто он, словно в насмешку над деянием Сына Человеческого, воскресил умершую дочь одного виноторговца с помощью колб, перегонного куба, нескольких порошков и магического ланцета, так что может статься, что скоро Ниварду придется давать Церкви новое объяснение.

– Такой-то человек мне и надобен! – воскликнул Амелен и, поблагодарив знающих людей, тотчас отправился по указанному адресу.

Нивард Басурман оказался щуплым, неказистым человечком с сереньким личиком, похожим на мышиную мордочку, и елейной улыбочкой. С виду он точь-в-точь напоминал ханжу, ежедневно высылаемого из монастыря для сбора милостыни среди жестоковыйного плебса. Лекарь был облачен в длинное бесформенное одеяние из грубой эсклавины; он был бос; маленькие руки с тонкими пальцами были красны и слегка шелушились.

Все увиденное настолько поразило Амелена, что тот не нашел ничего лучше, как ткнуть лекаря в кисть руки и спросить грубым тоном:

– Что это у тебя, а?

– Возьму на себя дерзновение пожелать тебе хорошего дня, если будет на то воля Божья, господин, – с поклоном произнес Нивард. – Господь в своем бескрайнем милосердии ниспослал мне сие испытание, наградив мои руки болезненным шелушением и неприятною на вид краснотою; однако причина, вызвавшая сии изменения, – вовсе не болезнь, опасная для других, но одно лишь попечение Божье и непрестанное соприкосновение с различными лекарствами.