Я подняла на него глаза и заговорила, не понимая ни слова из того, что я говорю:

– Доктор, а зачем? У меня больше нет никого, ради кого стоит жить. Может быть, какая-то из тварей захлебнется моей кровью, наконец?

Доктор поморщился и отпустил мой локоть.

– Верочка, – заговорил он с неуловимым акцентом, – вы не одна такая. В городе, в стране, да и в мире вообще, похоже, не осталось ни одного человека, у которого не пострадал бы кто-то из семьи. Я все прекрасно понимаю. У меня погибла мать. А жена… Она… С ними.

Он вызывающе вздернул подбородок, наблюдая за моей реакцией – не исказится ли мое лицо ненавистью, не отпряну ли я. Я понимала его, помнила, как это больно и горько…

Я ничего не понимала!!!

– Вак-к-киль Г-г-гильф… – я вдруг начала заикаться, голос сорвался. – Все в порядке. Я пойду. Я обещаю, что не приду ближайшие две недели.

Он недоверчиво посмотрел мне в глаза, и, видимо, найдя там что-то, что успокоило его, кивнул и взял бейджик, который висел на моей груди на ярко-синем шнурке (а я-то думала, откуда он знает мое имя?), достал из нагрудного кармана халата маленькую печать, шлепнул ее на обратной стороне прямоугольника. Бейджик был сплошь покрыт этими печатями.

Еле передвигая ноги, я отправилась к выходу. Здание было незнакомым, и пришлось немного поблуждать. Затем я сориентировалась, и просто пошла за пареньком в оранжевой куртке, который прижимал предплечье к груди, как младенца. Видимо, он был сразу после сдачи крови, и спешил к выходу. Воздух встретил меня той же моросью, что и сегодня днем. Днем ли? Что происходит вообще? Почему эта огромная куртка с накладными карманами и шапка с помпоном, которую я натянула, спасаясь от дождя, не вызывают во мне удивления, и я чувствую себя в них уютно, как в своей одежде?

Автобус мигнул два раза, отъезжая от остановки. Я оглянулась, и бросилась к нему, семеня по лужам в асфальте – огромным глубоким лужам, ощущая панику в груди. все-таки городская станция сдачи крови находится за городом, очень близко к лесу, в лесу бродят дикие неучтенные твари, а я без оружия. Люди обычно собираются в кучку в большом фойе станции, и уже все вместе спешат к автобусу, подрулившему к остановке.

Отъезжающий автобус подождал меня, и, присев на жесткое сиденье, последнее незанятое место в салоне, я принялась разглядывать людей вокруг. Они были странными. Отрешенными какими-то. Жуткими.

Интересно, а все так же сходят с ума?

Весь мир становится чужим, враждебным, страшным. А вот мои мысли совсем не кажутся мне нелогичными и противоречивыми. Моя квартира – со светлым диваном и уютным светом от современной люстры ждала меня или все же плотно занавешенные теплыми одеялами окна и старая продавленная софа в углу? И то и другое – совершенно реально, и то, и другое, провожало меня сегодня утром, когда я выходила из дому. И Игорь…

И горечь, и злость ворвались в мою душу одновременно. Гад, сволочь, изменник! Да я отрежу тебе я… тьфу ты, Вера, ты же воспитанная женщина! Но… но его нет. Его нет уже пять лет. Пять лет ежедневной боли и страха, пять лет бессонницы, короткое забытье между приступами которой всегда заканчивалось одним и тем же кошмаром: ужасная вампирша, моя дочь, отрывает голову моему мужу одним небрежным движением и отбрасывает ее в сторону, брызнув с кончиков пальцев кровью. Его кровью. И смотрит на меня. Может быть, именно такой взгляд видит запеченная в духовке курица с грибами и картошечкой от голодного до обморока человека.

Нет! – я понимаю, что кричу, тонко и страшно, но люди в автобусе не удивлены, кто-то вздрогнул от неожиданности, вырываясь из беспокойной дремы, а кто-то даже не оторвал взгляда от дороги, мелькающей за окном автобуса.