Эпизод разворачивался по плану. Актер был сосредоточенно-серьёзен, актриса романтично-настроена. Марьванна вытачивала свой текст молотом по наковальне:

– «Корабельщики в ответ:

"Мы объехали весь свет,

Торговали соболями,

Чернобурыми лисами,

А теперь нам вышел срок,

Едем прямо на восток,

Мимо острова Буяна,

В царство славного Салтана…".

Князь им вымолвил тогда:» …

– «Добрый путь вам, господа,

По морю по окияну

К славному царю Салтану.

От меня ему поклон», – вставил Вадик и посмотрел на партнёршу. Она заверила кивком головы, что всё идёт, как репетировали. Учитель, не затягивая, продолжила:

– «Гости в путь, а князь Гвидон

С берега душой печальной

Провожает бег их дальный.

Глядь – поверх текучих вод Лебедь белая плывет».

– «Здравствуй, князь ты мой прекрасный! Что ты тих, как день ненастный? Опечалился чему?», – голос чтицы, откуда-то из-под рёбер и, может, даже совсем-совсем из живота, прозвучал так, что по классу эхом потекло мужское «О-о-о-о!».

Марьванна поспешила вбить очередной гвоздь:

– «Говорит она ему.

Князь печально отвечает» … Моргунов, не спи! Что отвечает Князь Лебеди? – голос встряхнул Вадика; он вздрогнул. Посмотрел на напарницу. На класс. Промямлил смято, без энергии в голосе и повергнутый на лопатки:

– «Гром-тоска меня съедает».

«Зрители» взорвались от смеха. «Артисты», все трое, покраснели.

– «Грусть-тоска», Моргунов, съедает Князя. – Вздохнула учитель, встряхивая шариковую ручку, как часто это делала, досадуя: – Читать нужно внимательнее, чтобы гром тебя не съел окончательно. Садись, Вадик. Пять.

– Почему пять? – удивился юноша.

– Из человеколюбия к жертвам неразделённой любви.

– А мне – что?

– Четыре, Громова. За причинённый товарищу моральный ущерб, – учитель выжала из себя улыбку, не без удовольствия проставляя оценки в классный журнал.

Так и приклеилось к Яне прозвище мужского рода…

– Прекрасно понимаю эту женскую оппозицию, – пошутила по поводу

воспоминаний жена Вадика: – Только что ты, Яночка, намерена делать теперь?

… Как только Василиса начала петь на «профессиональной» сцене, руководитель женского ВИА «Нежность», куда она влилась с первой попытки, напрочь отказался писать в афише её имя.

– Был бы у нас народный хор, я б тебе к твоему имени сам пошил сарафан и поклеил кокошник. Но мы поём в лучшем в городе кооперативном ресторане. Поэтому бери себе артистический псевдоним, – мужчина совсем не шутил. Растерявшейся новой солистке стало не по себе. Разве можно менять имя в семнадцать лет? Оказалось, что законом это не запрещено. Остальное – дело привычки: – Хочешь, будешь Яной Громовой? Тут же предложил предприимчивый вожак женской стаи. Василиса кивнула; ничто не остановит её перед желанием петь в этом коллективе. Мужчина радостно подвёл итог: – Значит, замётано.

Новое имя так быстро полюбилось публике, что, как только девушке исполнилось восемнадцать, Василиса перестала существовать даже в официальных бумагах ЗАГСа.

– Ты можешь пробыть у нас, сколько захочешь, – заверила хозяйка чуть позже, наливая в расписную деревянную плошку ароматного супу из боровиков: «Сами собирали. Вадик такой грибник, не поверишь! Сейчас грибы уже, конечно, отошли, но приезжай в следующем сентябре, наберёшь целую корзину. С собой я тебе немного дам. Насушила». – Но лучше провести это время с пользой, – ложечка сметаны из такого же соусника под хохлому капнула Яне в тарелку: – Давай пойдём завтра в Концертный зал вместе? – даже салфетки для рук – «Салфетки! Их же выкинешь, и всё!» – были в тон посуде, подбешивая гостью. Но хозяйка ведь про это не знала – что-что, а держать «лицо», раздвинув брови и затянув щёки в приветливость, Яна научилась, даже если мысли сжимали её в судорогу. Пробуя, хваля и спрашивая рецепты, она учтиво слушала про купленный уже абонемент на лекции известного психолога по построению семейных отношений. Он окучивал Выборг вниманием, как это делал по всей стране и даже в бывших её просторах.