Мы лежали и ждали, когда нам подадут команду идти в атаку. Может, какие роты не успели выйти на исходные позиции? Почему с подачей сигнала тянут? Мне казалось, что момент начала атаки срывается. Пока мы лежим, немец разобьёт весь лёд, и придётся наводить переправу. На время нельзя полагаться. Телефонная связь в оборвалась.

Я позвал ординарца, мы вскочили и подбежали к крайней избе. Недалеко за ней, на склоне бугра и оврага, была отрыта землянка. Подбежал к двери землянки и рывком открыл её. Навстречу мне вывалила какая-то бабёнка, и за ней наш комбат.

– Кому война! А кому хреновина одна!

Комбат, услышав мои слова, отстранил рукой бабёнку и посмотрел на меня в упор.

– Ты чего здесь?

– Ничего! Связь оборвана! Когда приказ будет вперёд идти? Или мы до вечера лежать будем? Немцы лёд рушат! Потом вплавь пойдём?

– Командир полка даст команду! Я связного пришлю! Всё понял?

– Понял!

– А раз понял, вали отсюда!

Я посмотрел на него, сплюнул, повернулся и пошёл обратно в роту.

Залпы следовали один за другим. Я посмотрел вперёд на русло реки – там рвались снаряды. Что нас ждёт впереди? Смерть при переходе русла на любом из участков.

«Не смерть страшна, – рассуждал я, глядя на вскипающую воду и летящие глыбы льда. – Её не избежать, если на тебя вдруг обрушатся сверху снаряды. Страх перед смертью – вот что кошмаром давит на сознание, выворачивает душу и убивает волю.

А если в русле тебя не убьёт? Если ты добежишь до твёрдой земли и успеешь укрыться под бугром? Ты же на бугор полезешь и там можешь сложить свою голову! А за бугром стоит деревня. Тебе её нужно брать! А за ней ещё одна и ещё, и ещё! Когда это произойдёт? Когда ты встретишься со смертью? Что, собственно, лучше? Сразу отделаться? Провалиться под лёд? Или потом, под какой-нибудь деревней отдать свою душу? Что же всё-таки лучше? Лучше сейчас? Или лучше потом? Русский Иван всегда надеется на авось. Авось пронесёт! Авось потом будет лучше! Да, но сколько раз придётся рассчитывать на этот авось, если тебе предстоит воевать не день, не два, не неделю и не месяц?»

И тут вдруг на снежном покрове правее нашей роты я заметил движение, послышались голоса, стали подниматься солдаты. К нам в роту прибежал батальонный связной. Поступила команда подниматься в атаку. Красной ракеты не будет. Ракетницу не нашли.

Я поднял роту, и мы, раскинувшись в цепь, пошли к руслу реки. Подойдя к краю вскрытого льда, каждый из нас на ходу стал выбирать твёрдую перемычку, по которой можно было перебежать на ту сторону. Повсюду огромные воронки, и весь лёд покрыт водой. Топтаться на месте ни секунды нельзя. А куда ступать? Везде вода под ногами!

Снаряды рвались кругом и рядом. В любую минуту могли ударить и здесь. В любое мгновение роту могли накрыть десятки снарядов.

– Давай вперёд! Быстрей до твёрдой земли! – закричал я и ступил ногой на перемычку.

Солдаты сразу поняли, что к чему.

Слева и справа, насколько было видно, к разбитой кромке взмокшего льда подходила извилистая сплошная цепь солдат. Вот она разорвалась на отдельные куски и скрылась в дыму от разрывов.

Перед нами тоже встали огромные столбы вздыбленной воды, летящие глыбы льда, зияющие холодной стремниной, пробоины. Рота в сотню солдат вдруг замерла на краю водной пропасти от ужаса.

Пулемётного огня со стороны немцев не было слышно. Кругом ревели снаряды и рушилась вода. Под ногами ломался лёд. Перед глазами всполохи огня и непроглядная дымовая завеса. Куда бежать, совершенно не видно.

– Давай вперёд! – закричал я и побежал под разрывы.

Нужно было бежать и бежать вперёд. Топтание на месте смерти подобно! И вот наконец под ногами твёрдая земля. Разбитое русло реки только что пройдено!