Старик тяжело вздохнул:

– Эх, идут годы, мало мне осталось. По ночам прямо чувствую, как смерть в ухо дышит.

– Пень старый, это я тебя толкаю, а то от твоего храпа занавески колышутся и молоко сворачивается.

– Кот сворачивается? – переспросил старик. – А я думал, он в амбаре мышей ловит. Вот паразит!

– Тьфу, тетеря глухая и слепая, – фыркнула бабка беззлобно.

– Ещё и зубов меньше, чем у панды. – Дед задумчиво почесал затылок. – Это что ж получается, внук уже четвертую невесту на показ везет? Ох, молодёжь, молодёжь! Видимо, не нравится, как тесто месят, – усмехнулся он.

– Ой-ой, – закачала головой старушка, – твоя кобелиная кровь передалась. Это ж надо, четверых девок обесчестил. Не отмолить мне грех внучкин! А ты что, дурень, не мог ему подсказать?

– Ты как Сталин в тридцать седьмом, везде врагов видишь. Ну, не свезло дитятке, не попадались нормальные бабы. Это ты меня раз, за хобот и в стойло, а сейчас времена другие. Больше о любви думают, хочется не только вместе два гектара огорода полоть да за скотиной ухаживать, а чтобы и душе комфортно было.

Старик поднял голову вверх, о чем-то думая. Потом загнул палец:

– Первая. Надька Зайцева. Вот уж совсем квашня была. Ни рыба ни мясо. Там из всех достоинств – глаза голубые да грудь пятого размера. Вечно куда-то торопилась, в результате дом запущен, паутина по углам. Как тогда был у них в гостях, насмотрелся. Показываю, что, мол, за бардак, а Надька глазками хлопает. Говорит, на работе устала, а сама за компьютером весь вечер в каком-то «граме» сидит. Да не дай бог такая в деревню переедет, всю живность загубит! Собака с голодухи цепь сожрёт. На работе она устала, тьфу! – Раздосадованный воспоминанием старик сплюнул, пошарил руками по карманам рубахи, разыскивая папиросы. Потом вспомнил, что уж лет пять как бросил курить.

– Как на диету села, – продолжил он, – всё – пропал внучок. Сама жопу нажрала, а дитё наше пущай теперь капусту ест с утра до вечера? Ещё и приходилось носиться с этой дурой по парку. Как она это обзывала? ЗОЖ! Слово-то какое срамное, у нас конюх Игнат, когда напивался, так ругался. Ничего не понятно – всё «Зы» да «Жы». Правильно дитя наше сделало, что сбежало! Я бы так же поступил.

– О! – бабка подняла палец. – Капустку квашеную на стол нужно поставить – как раз поспела. Да, мой козлик? – Она прищурилась и ехидно посмотрела на мужа.

– Ну, за такую закуску всё готов простить, под самогоночку лучше и не придумать. – Дед загнул второй палец: – Кого потом привозил? Из головы выскочило, как эту кобылку звали.

Старушка удивлённо взглянула на него:

– Память, что ли, пропил? Лизоньку! Ох, какая девица была – загляденье! Высокая, стройная, породистая. Прямо как Изаура из моего любимого сериала. Вот чего с ней не жилось? – покачала головой она. – Крепкая, настойчивая, всегда своего добьется, настоящая волчица! Сидел бы, как за каменной стеной.

– Тебе легко говорить. Внук-то наш вроде не тюлень – привык своим умом жить. А Лизка только командовать и хотела. Туда пойдём, рубашку вот эту надевай, одеколон только тот, что я подарила. Тьфу! Попробуй такое выдержать. Или подкаблучником станешь, или сопьешься. Так что разбежались – и слава богу.

От долгого стояния ноги у старика стали болеть, и он прошёлся взад-вперёд, разминая их.

– Вечером настойкой натру, – сказала бабка, заметив гримасу боли на лице мужа. – Весёлка кого хочешь на ноги поставит.

– Хороший гриб, – кивнул тот, – но уж больно вонючий.

Пройдясь ещё немного, дед остановился, загнул третий палец:

– А последнюю помнишь? Зинкой звали. Ещё та хабалка наглая. Не понимаю, как в это существо вообще можно было влюбиться.