– Давай прервемся. Я хочу эклеры.

– Подожди, я сделаю пометки на столе, чтобы ты могла потом занять туже позу.

Он подошел к столу и стал оставлять пометки. От нее приятно пахло цветочным мылом и какими-то легкими духами. Находясь с ней обнаженной так близко, по телу Кристофера побежала дрожь.

– Всё. Я помогу тебе слезть. – он придерживал ее за руку. – У меня одно просьба, не смотри на картину пока я не закончу.

– Хорошо.

– Я поставлю чайник.

Кристофер отодвинул мольберт ближе к окну и развернул так, чтобы со стульев не было видно набросок картины. Беата накинула на себя платье. Взяла две подушки с дивана и положила их на пол рядом со стульями. Поскольку стол теперь был занят, вместо него она решила воспользоваться стульями и сесть на подушку.

Когда Кристофер вернулся с чаем, то обнаружил что Беата ест уже второй эклер.

– Я так понимаю, ты их очень любишь?

– С детства.

Кристофер аккуратно уселся на вторую подушку, и подставил одну чашку на пол ближе к Беате.

– Расскажи про детство про родителей.

– Ты, наверное, уже догадался, что я русская по фамилии. Так вот, я из древнего и благородного дворянского рода, у нас был огромный большой белый дом, родители меня очень любили. Но сейчас их нет. Мне было 16 когда ночью отец велел собрать с собой те вещи, которые я смогу сама увезти. Меня направили к бабушке в Испанию. Моя мама оттуда. Вскоре до нас дошла новость, что их убили. Ну вот, собственно и всё про детство. Кстати, мои родители тоже целовались. И даже в ту ночь, мама решила остаться с отцом до конца.

– А как ты оказалась в Китайском квартале? Ты не похожа на других русских, которые, бежав от революции пытаются всеми силами закрепиться в лучших домах Европы. Прости, я не хотел никого обидеть.

– Ну ты и не обидел. Наша семья в России всегда казалась всем с чудинкой. Слава Богу мы не пыталась никому доказать обратное. Что касается закрепиться в лучших домах Европы. Ну, а что им делать если они привыкли к красивой жизни, а работать не умеют? Я не поддерживаю отношений ни с кем из русских. А до Китайского квартала, я еще получила экономическое образование и жила в Париже. Вернемся к творчеству.

Произнеся это, она встала и пошла к столу. Пока она снимала платье, Кристофер быстро поднялся, чтобы помочь ей залезть на стол и занять ту самую позу. Он почувствовал сильный прилив крови. Быть так близко с почти обнаженной желанной женщиной и ничего не чувствовать было бы странно. Он быстро удалился за мольберт.

– Расскажи про Париж. Почему ты оттуда уехала?

– Не всё сразу. Давай оставим это на следующий раз, когда я буду есть эклеры. Я добрею, когда ем. – она улыбнулась, Кристофер улыбнулся в ответ. – Давай лучше повыясняем про тебя. А какие у тебя любимые сладости, за исключением рождественского пудинга, его все любят?

– У меня? Хм.. яблочный пирог.

– Я ты ел штрудель с шариком мороженного?

– Нет.

– Да ты что!? Такие вещи надо исправлять не затягивая.

– Поможешь мне?

– Думаю, да.

Дальше они замолчали. Кристофер боролся со своим возбуждением и был не против помолчать, чтобы не ляпнуть ничего такого, что могло бы спугнуть ее расположение. Но конечно он не справился. Спустя часа полтора молчания, Беата спросила:

– А у тебя есть любимый цвет? Вот ты художник, какой цвет у тебя любимый.

– Думаю теперь зеленый? А у тебя?

– У меня белый. А почему теперь?

– Потому что у тебя глаза зеленые.

Беата замолчала. Это смутило её. Ей показалось это через чур.

– Я бы хотела закончить на сегодня. Я устала, – сказала она, слезая со стола и собираясь одеваться.

Кристофер понял, что смутил ее.

Она сухо попрощалась и ушла. Немного помедлив, Кристофер продолжил работу.