Началась сумятица, безработица, выкачка денег из матери (вдвойне возросла необходимость попоек). Похороны отца прошли как в дурном похмельном сне. Умер рано – сердце оказалось слабым, – так и не наладив отношений с сыном. Валерка желал ему смерти, но, когда желание исполнилось, ничего не почувствовал.

В общем, Валерий Петрович, как любопышка-апельсин выскользнув из-под пятки судьбы, очутился в болоте, из которого его бы усиленно и тщетно тянул за руку Палашов, будь они знакомы, и совершенно точно выбил бы своею смертью Себров, будь они друзьями и родись Рысаков позже. А так – в очень редкие набеги на Спиридоновку Валерий Петрович выпивал вместе с Глуховым, который и не думал его ниоткуда вызволять, считая это бесполезным.

Когда Валерке было двадцать восемь и Евдокия Вениаминовна не сбежала ещё от него в деревню, по радио на кухне они услышали песню:

Не верь мне, мой мышонок!

С неба не снять луну!

Тебя, как всех девчонок,

Я обману!15

Евдокия Вениаминовна взглянула на сына и подумала, ей показалось, в глазах его сверкнули слёзы. Но слёзы были взаправдашние.

– До сих пор помнишь её? – удивилась она.

– Да нет, мам. Почти и не помню уже. Так… Всколыхнуло что-то…

Но её, старую битую бабу, на мякине не проведёшь! Она-то чует материнским сердцем: душа у сына насквозь больная.

Следующие действия происходили в несколько мгновений. Евгений машинально взял цветок в зубы, чтобы освободить руку. Он толкнул дверь и поспешно шагнул в дом, не глядя вниз. Тут он наткнулся коленом на что-то мягкое, но упругое. От неожиданности он выпустил папку из рук, и она шлёпнулась о пол. Глаза его инстинктивно опустились, и он увидел перед собой согнутую спину девушки в чёрном сарафане и светлые волосы, наспех забранные в хвост. Он переступил папку, развернулся и встал на одно колено, продолжая держать цветок в зубах.

Мила мыла полы и поставила ведро возле входа. Когда мужчина входил, она как раз нагнулась, чтобы промыть половую тряпку, и получила по мягкому месту. Поднимаясь, она только успела одёрнуть подол сарафана, который подоткнула за пояс, чтобы не мешал её работе. Следователю повезло: папка упала рядом с ведром с грязной водой, а не в него. Когда она поднялась, бросив тряпку в воду, распаренная, в мелких завитушках волос вокруг лица и со слезами в глазах, она увидела Палашова стоящим на одном колене перед ней с розовой астрой в зубах. Эдакая махина в мужском обличье покорно опустилась перед ней. Он смотрел ей в лицо собачьим верным взглядом. Мила помедлила, заворожённая. Потом она медленно нагнулась и перехватила цветок зубами, пахнув жаром лица неподалёку от его левой щеки.

– Извини! – произнёс Евгений Фёдорович освободившимся ртом. – Не ожидал встретить тебя на пороге. Что это ты вздумала мыть пол на ночь глядя?

Мила наклонилась и передала цветок обратно ему в зубы.

– Мы же завтра уезжаем. А я и мама всегда прибираемся перед отъездом, чтобы вернуться в чистый дом. Я воду в душе погрела, можете вымыться, если желаете. Спасибо за цветок. Кого это вы ощипали?

– Так и думал, что ты не большая любительница цветов, – вздохнул Палашов, когда перехватил цветок рукой, поднял папку и встал в полный рост.

Мила снова взялась за тряпку.

– Да что вы обо мне знаете?

Отжала её и принялась за пол с того места, на котором остановилась. Палашов бросил папку и астру на стол, подошёл к девушке и наступил на тряпку. Она дёрнула за неё пару раз, но уже не могла продолжать своё занятие. Мила подняла голову и посмотрела на него серьёзным и даже немного сердитым взглядом.

– Хороша, когда сердишься. Я хочу выстирать рубашку. Как думаешь, до утра высохнет?