– Хош, – гном с улыбкой погладил ее по бедру. – Хош!

Подошедший к девушке тип – похотливого вида старик с вздувшимися на узловатых руках венами – деловито осмотрел пленницу, придирчиво, словно новобранца на медосмотре. Безо всяких эмоций потрогал грудь, потом велел девчонке нагнуться, похлопал по ягодицам, заставил попрыгать, расставить ноги – заглянул и в лоно, даже пошарил там рукой.

Ой, до чего ж было мерзко на все это смотреть!

– Хош? – с гнусной ухмылкой осведомился у похотливца гном. И, растопырив пальцы, добавил что-то еще…

Да ведь ее продают, – наконец-то дошло до Саши. Нас всех здесь продают, вот что! И этих несчастных женщин, и коренастого, и Ингульфа и… и его самого тоже! Рынок рабов! Молодой человек слыхал, конечно, что в Африке такие есть… и не только в Африке… но чтоб прямо вот так, на побережье? Возмутительная наглость, куда только соответствующие органы смотрят? Такое впечатление, что – туда же, куда и этот мерзкий старик – между ног несчастной пленницы.

Ага! Гном уже показывал четыре пальца… потом – после долгих пререканий – три… Торговались, ясное дело. На трех монетах и сошлись. Кроме девчонки, старый похотливец купил еще трех мальчиков, причем выбрал почище, и заплатил сразу оптом. Гном при всем при этом делал расстроенное лицо – дескать, отрываю от сердца, – но, как только старый черт вместе со своими слугами и «покупками» ушел, принялся обрадованно подсчитывать барыш.

Вообще-то среди женщин по-настоящему красивых не было: пожалуй, только вот эта вот рыженькая девчонка, остальные же – либо старухи, либо совсем еще маленькие девочки. Впрочем, покупатели на них находились, как и на прочих доходяг – расчетливый гном, видимо, счел за лучшее не слишком загибать цены. Правда – это относилось отнюдь не ко всем. Уж, конечно же, многие посматривали на Александра, Ингульфа, коренастого – это явно были бы сильные и выносливые работники… вот хозяин и не хотел продешевить.

Уже ближе к полудню, когда живой товар уже оказался почти наполовину распроданным, гном вдруг со всех ног бросился навстречу некоему важному господину, которого несли в портшезе четверо здоровенных негров. Видать, по здешним меркам это был какой-то богатый и, может быть, даже очень влиятельный в местной общине человек, внешним своим видом походивший на римского рабовладельца-патриция, какими их изображают в учебниках истории Древнего мира. Тучный, осанистый, горбоносый, с тщательно выбритым двойным подбородком и светлыми завитыми волосами, он был одет в несколько – одна поверх другой – просторных туник из явно недешевых разноцветных тканей – лимонно-желтой, изумрудно-голубой, палевой. Самая верхняя туника, небрежно распахнутая, застегивалась на золотые – или просто позолоченные? – пуговицы, ремешки на сандалиях также были позолочены и сверкали на солнце.

– Сальве! – изогнулся в поклоне гном. – Сальве, онестус Нумиций!

– Гай Нумиций Флор! – с восхищением и плохо скрытой завистью прошелестело в толпе. – Гай Нумиций…

– Сальве, Каймак, – «патриций» лениво махнул рукой, и носильщики, осторожно опустив портшез, помогли хозяину подняться.

Гном тут же подвел к нему Александра, небрежно ухватив за руку. Изогнулся, умильно заглядывая «патрицию» в глаза:

– Хош?

– Милес? – презрительно оттопырив нижнюю губу, тучный толстяк. – Милес германикус? Готус? Вандалус?

Александр только плечами пожал – и при чем тут готы с вандалами? Странный тип.

Не дождавшись ответа – да он его и не ждал, похоже – «патриций», внимательно осматривая рабов, указал пальцем на Ингульфа… и коренастого.

– Милес? Готус?