Закончив с резьбой по коже, человек снял с пояса некий футляр, отчасти напоминавший цилиндр. Двустворчатое узкое хранилище содержало в себе кисть из красного дерева с животным ворсом. Схватив её своими мощными пальцами, он обмакнул кончик в глубокую ножевую рану над грудиной одной из мёртвых девушек, после чего принялся очерчивать большой ритуальный круг.

Моё любопытство возгоралось бок о бок с нетерпимостью убиенных, но мы по-прежнему всё также молча и безучастно наблюдали за происходящим. Человек брал всё в свои руки. Рисовал на траве, земле и подножной плитке мощённых дорог особые обозначения, чаще всего являвшиеся символами сторон света и знаками сверкающих высоко над нами созвездий и планет.

Затем он взялся и за тела, уложил их по разные стороны, попытался даже принять им некие позы, фиксируя положение всё ещё вполне подвижных конечностей у постепенно коченеющих трупов. Убийца это делал с таким стальным хладнокровием, будто бы это вовсе не представители его же вида, ещё недавно бывшие живыми и весёлыми, а какие-то вещи, жертвенный скот. Безделушки, средства к достижению его загадочной цели. Он отрицал себя в них, будто бы считая себя выше. Естественно, он обладал знаниями куда большими, однако посмел, как и они, ворваться сюда ночью безо всякого уважения, и учинять здесь всё, что ему вздумается!

А думалось ему окунать кисти в ножевые ранения, оставленные тем, ещё первым и крупным кинжалом, и чертить многолучевую звезду, зависящую от количества убиенных им жертв и положения ночных светыл. Блистательная точность ровных линий и идеальная геометрия выдавала в нём не только человека опытного в таких вещах, но и проявляющего недюжинную выдержку и силу, дабы начертить это всё сейчас столь безупречно.

Меня же эти навыки отнюдь не восхищали. Скорее забавляло, с каким рвением это создание умерщвляло своих и теперь проводит некий старинный церемониал. Мужчина кланялся на все стороны света, отчего мне то и дело приходилось скрываться средь могил в непроглядной для него черноте, однако трупам подобной почести он не оказывал.

Не имевший ни малейшего почтения к тем, кого убил, он, по сути, ничем от них не отличался и даже тоже притащил на кладбище вино. Под его распахнувшимся плащом был пояс со всем необходимым: мешочки, футляры, разная мелкая утварь, в том числе и фляга, которую он сейчас схватил и заливал в заранее приготовленную чашу.

С кисточки смахнув туда три крупные капли крови, он отставил забродившее «зелье» и принялся копошиться по дальнейшим ингредиентам. Различные сушёные травы, индийские пряности, африканский нюхательный табак, горная соль, тростниковый сахар, различные маленькие пузырьки и флакончики с порошками и чем-то мелким, истолчённым, словно прах.

Из иного, более мелкого футляра, он достал начищенную серебряную ложку, которую согласно размерам и пропорциям принято было бы обозвать «чайной» в контексте столовых приборов, и начал против часовой стрелки перемешивать смесь, медленно шепча слова заклинания:

– Иа! Машмашти! Какамму! Селах!

Рлех Тсах Анам Изидах,

Нмоллан Хатапасар Злем Сот.

Ннимг Хар Таг Нейзарнт,

Лааасверру Умкрхаам Асссголла Зимп Сот.

Тлаа Кан Ваабинотон Злем Зейнт,

Тлайан Энтнаонайа Погор Заман Зейнт Зейнт.

Читал он древнее заклинание, чьего смысла его разум даже не смог бы вообразить. Его губы шептали на мёртвых языках, испуская мощные вибрации, тонко скользящие меж миров и меж пластов окружающей реальности, но смысла сказано он явно не знал. Зато повторял, как заученное стихотворение, шепча на незнакомом языке:

– Тлайан Эойонотрар Хманхаллуэ Туэонг Зимп Сот.