– Найдется, – недолго подумав, ответил Олег, вынимая мобильник. – Алло… Виктор Степанович… Добрый день. Как ваше здоровьице?..

Оставшись один, Ухабов выплеснул остывший кофе в раковину, сполоснул чашку, и, усевшись на прежнее место, уставился в окно – на высокие акации, росшие у высотки напротив. Боковым зрением он видел, как в прихожей появились Олег и Костя, но не повернул головы. Также от него не укрылось, что у самого входа в кухню психолог негодующе покачал головой и шепнул что-то на ухо Басманову, а тот озадаченно повел бровями.

– Почему грустишь? – Олег с деланной надменностью хлопнул Колю по плечу. – А чего у тебя костюм такой немодный?

– Да еще и не по размеру, – добавил Костя, сочувственно улыбаясь.

– По размеру, – ответил Ухабов с плохо скрываемым недовольством. – Это просто мода такая. Пришлось старый костюм отца надеть… Вот такие вот дела, товарищи. – Украдкой глянув снизу вверх на недоумевающих товарищей, Колян встал и ни без труда заставил себя улыбнуться: – Но вы не волнуйтесь. То, что с меня причитается, я отдам. Слово мужика. Только не могли бы вы погодить?

– Что случилось? – почти в один голос спросили Басманов и Сомов.

– Случилось то, что именно в таких случаях – когда с тебя причитается честная законная доля – очень марает репутацию… Пришлось мне продать вещи, даже одёжу. Пришлось также заложить драгоценности – вот потому и прошу вас подождать, товарищи…

– Ты можешь сказать, что случилось? – спокойно, но жестко потребовал Костя.

– Случилось! – сухо ответил Ухабов, тяжело опускаясь на стул. – Квартира, которую мы отдали под залог банку, теперь должна быть отдана… То есть, мой дом родной… А я, сами понимаете, бомжевать не могу – мне проще умереть, – потому и пришлось вот, стать полубомжем. Если вам, конечно, принципиально нужно, – продолжил Николай после недолгой заминки, – я могу ускорить процесс – сдавать еще и свою однокомнатку. Но…

– Но! – жестко перебил его Олег. – Не надо – раз такой случай. Правильно, Константин Евгеньевич?

– Правильно, – без особого энтузиазма ответил психолог, глядя куда-то мимо собеседника. – Подождем.

Они перевели разговор на общие темы. Вскоре в дверь позвонили. Олег Николаевич вышел из кухни, и буквально через миг вернулся. В руке у него был пакет, из которого он извлек две бутылки вина.

Разговор продолжился, уже с вином, вприкуску с фруктами и бутербродами.

После трех фужеров Басманов, уже будучи заметно нетрезвым, запротестовал: – Не, ребята, мне еще надо текст подучить… Хотя, я сейчас пойду, подучу, и вернусь. Окейна?

– Окейна, – в один голос ответили улыбающиеся Ухабов и Сомов.

Когда актер ушел, с лица Кости исчезла меланхолическая улыбка, а взгляд стал серьезным.

– Коля, ты вот работаешь патологоанатомом… – Неожиданно бросил он другу. – Так?

– Так, – не сразу ответил Колян. – И что?

– Скажи, Коля, понимаешь ли ты что в мозге?

– Понимаю. – Коля ответил после недолгой заминки, но уже совершенно спокойно.

– Тогда скажи, почему у ребенка с рождения атрофированы некоторые нейроны мозга.

– Нет, в нейронах я не разбираюсь.

– В общем, ты разбираешься только в мертвом мозге. Но ты как врач все же должен что-нибудь полагать-предполагать?..

– Ну, я полагаю, что существует некий энергетический вампиризм, благодаря которому у ребенка уже в начале жизни теряется энергия, – и выражается это в первую очередь в нейронах. И, может, это первая стадия того, что случилось в Сосново сто лет назад.

Глаза Сомова снова стали веселыми, губы скривились в блуждающей улыбке-ухмылке. Он быстро взял себя в руки, сел ровно, и, снова став совершенно трезвым и крайне серьезным, сухо произнес: – И здесь ты, Николай, хорошенько соображаешь…