В моем флигеле холодно и темно. Зажечь очаг нет ни желания, ни сил. Мне даже ужинать не хочется, настолько измотали события этого дня. Создав небольшой летающий «светляк», я мою руки и переодеваюсь в одежду для сна. Подогрев магией большую кружку молока с медом, выпиваю и тут же заползаю в постель, под два толстых одеяла. Надеюсь, они спасут меня от ночного холода и к утру я не превращусь в сосульку.

В полудреме приходят воспоминания о Каррае. Какое все-таки у него жесткое и горячее тело… Сейчас бы такая грелка мне не помешала…

Утро выдается хмурым, холодным и голодным. Разбуженная урчанием живота, я вылезаю из постели, цокоча зубами.

Со вчерашней усталостью сон, увы, не справляется. А ведь мне еще предстоит много и внимательно колдовать… К счастью, резерв полон, и первым заклинанием этого дня становится заклинание, придающее бодрости, брошенное на кисленький отвар из сушеных ягод трех видов: черники, земляники и белой смородины.

Рассудив, что топить печь и готовить кашу долго, одеваюсь и иду за завтраком в пекарню Алоны Бороды. Иногда можно позволить себе расточительство.

Запах выпекающейся сдобы плывет в морозном воздухе, дразня обоняние и подстегивая аппетит. К булочной при пекарне подхожу, основательно продрогнув и настроившись на вкусный завтрак. Несмотря на ранний час, свет призывно горит в окне лавочки.

Колокольчик над дверью задорно звякает.

– Доброе утро, Эллина, – улыбаюсь жене старшего сына пекарши.

– Доброе, Соннэя! – Улыбка расцветает на лице миловидной брюнетки с блестящими от счастья глазами. Полгода назад она вышла замуж без благословения родителей и не жалеет об этом.

– Обычно тебя спозаранку сюда не отправляют, – замечаю я, обводя голодным взглядом прилавок за спиной девушки, одетой в светло-зеленое платье с белым передником.

Какое разнообразие на полках! Большущие калачи, сахарные кренделя, маковые бублики, баранки с хрустящей корочкой, медовые плюшки, румяные сайки… Вздохнув, разворачиваюсь к лоткам, где лежит хлеб – формовый кирпичиками и самый дешевый в виде толстых лепешек.

– Власко с родными полночи пекли калачи и пирожки для свадьбы дочки мясника Якоба Рябого. Но зная Алону, предположу, что недолго она позволит сыновьям спать, скоро меня кто-нибудь сменит.

– Ясно. Эллина, мне четыре подовых, пожалуйста.

Девушка сноровисто наполняет мой холщовый мешочек лепешками, самым приемлемым мучным изделием для тех, кто экономит. Дешевле, пожалуй, только печь самостоятельно, чего я, к сожалению, делать не умею.

Пока я отсчитываю восемь медяшек, Эллина интересуется:

– Ты только за покупками? Или есть время поболтать?

– А у тебя есть что мне рассказать?

– О да! Кстати, оценишь пирожки? Это моя четвертая попытка, удачная, раз Алона разрешила выставить на продажу.

Невестка пекарши щедро наполняет тарелку пирогами и наливает чашку травяного настоя. Отказаться – значит обидеть девушку, которая считает себя обязанной мне, как говорят, до гробовой доски.

С Эллиной мы не подруги, но есть то, что нас объединяет: маленькая, но очень некрасивая тайна.

На второй день после зачисления в академию я набрела на пекарню и нечаянно стала свидетельницей ссоры Эллины с бывшим женихом. Молодой купец, вернувшись из длительной поездки за товаром и узнав, что у него больше нет невесты, заскочил к предательнице высказать все, что о ней думает. Девушке повезло, что она не стала его женой: купчишка, прежде чем хлопнуть дверью, наотмашь хлопнул ее по щеке.

Опухшую красную щеку и кровоточащую губу, рассеченную кольцом негодяя, не скроешь от вспыльчивого молодожена, который вот-вот вернется в пекарню. И Эллина, судорожно останавливающая кровь мокрым платком, только и могла что шептать: «Власко его убьет, а затем сядет в тюрьму… Убьет и сядет…» Проникшись ее уверенностью и не думая о последствиях, я сняла браслет и убрала следы удара.