В просторной комнате, несмотря на белый день за окном, тяжелые бархатные шторы задернуты и горит лампа. В центре рабочий стол, освещенный софитом, а на нем, как у алхимика, – химические приборы, реторты, колбы, инструменты. Тут же маленькие старинные весы, миниатюрный токарный станок.

В углу среди книжных стеллажей – большой японский сейф. Ложный, потому что настоящий сейф для драгоценностей находится в квартире совсем в другом месте. В музейной витрине, в бархатных гнездах медные кольца и браслет необычного вида. Очень древний.

Второй браслет витой, со «звериной головой», на рабочем столе ювелира. Тут же химические препараты. Это изделие вместе с прочей добычей на днях привез и продал Петру Грибову курьер «черных археологов», тайно раскопавших могильник в причерноморской степи. Где – никто не скажет, но вещи уже плывут. Скифские погребальные артефакты, в том числе и этот вот витой браслет.

У рабочего стола – крохотный лысый человечек в очках. Не карлик, но такого малого роста, что становится тревожно при виде его согнутого хилого тельца и огромной головы, посаженной, кажется, прямо на острые худые плечи без шеи.

Но те, кто знает известнейшего ювелира и коллекционера Петра Грибова, стараются не обращать внимания на его внешность. Это такая редкая болезнь, поразившая его в детстве, остановившая рост. Лицо ювелира изборождено морщинами, кажется, что перед вами глубокий старец, но это не так. В этом году Петр Грибов отпраздновал свой семидесятилетний юбилей.

– Ну и хорошо, ты у меня умница. Сильная девочка, – Петр Грибов, увидев вошедшую Яну, заулыбался. – Айн момент, я тут должен все закончить, почистить. Долго они там тебя допрашивали?

– Нет, я думала, все продлится дольше. – Яна обошла витрину. – Пап, тут просто дышать нечем, эти твои реактивы. Можно я окно открою?

– Ни-ни, а мой бронхит? Потом проветришь. А я вот не думал, что они там долго тебя продержат в этой милиции-полиции. Но все же я очень беспокоился. И даже звонил Мангольду.

Мангольд – знаменитый на всю Москву адвокат и тоже крупнейший коллекционер антиквариата с 80-х годов.

– Вышло бы подозрительно, если бы на простой допрос я уже явилась с адвокатом Мангольдом Исай Исаевичем, – Яна тряхнула волосами и усмехнулась.

Та же кривая усмешка, так не понравившаяся Кате, но, на взгляд Петра Грибова, ювелира…

– Вот свет лампы сейчас на твой профиль упал… Януша, как же ты похожа на маму, – голос Грибова дрогнул. – Как же я любил ее. Единственный человек на свете, который так понимал меня, принимал целиком – всего без остатка. Помню тот день, когда я увидел твою мать впервые. И потом чудо – эта прекраснейшая, добрейшая женщина полюбила меня, урода, такого безобразного. Это сейчас я стар, и безобразие мое можно простить, принять. А в юности… Как я страдал из-за своего уродства, сколько слез пролил тайком в подушку. Не смел ни на что надеяться – на счастье, семью. И вдруг появляется она, твоя мать, мое божество. И мир расцвел… как же я был счастлив. Все, что я делал, я делал ради нее. И ради тебя, конечно, ради тебя тоже, моей девочки, потому что ты так на нее похожа. Так что там у тебя спрашивали конкретно эти полицейские?

– Пап, ничего особенного. Про него.

– Что про него, это понятно. Их всегда все интересует в таких делах. Хотя они и понять ничего не могут. Иногда – в начале. Иногда, как в нашем случае, до самого конца. Нас ведь тогда тоже, помню, допрашивали. По нескольку раз. Всех детей. Всех, кто выжил.

Конец ознакомительного фрагмента.