Надо сказать, спаленка была под стать баньке.

Это была огромная, тридцатиметровая комната, приспособленная именно и только для того, чтобы в ней спать. Ну, или заниматься какими-нибудь другими постельными делами. Главное место в ней занимала упиравшаяся изголовьем в стену огромная кровать. Она была таких размеров, что я почувствовал себя Гулливером, угодившим в опочивальню великанской принцессы. Для сна это было совершенно безразлично, а для чего-нибудь другого – очень даже удобно. Кроме кровати, в комнате было несколько разнокалиберных диванов, мягкие пуфики, азиатская оттоманка с валиками и козетка с античным подголовником.

Пол был застелен коврами, на стенах висели несколько картин, изображавших пышнотелых красавиц в соблазнительных позах, а по обе стороны от кровати стояли два высоких бронзовых торшера, освещавших все это мягким неярким светом. Напротив кровати была дверь, и, открыв ее, я увидел небольшую ванную комнату, всю отделанную малахитом.

Ну, Дядя Паша, ну, Волшебник Изумрудного Города, подумал я и, скинув шмотки, полез под душ. Хоть я и был несколько часов назад в настоящей бане, хоть и вымыли меня там на несколько месяцев вперед, а все же привычка принимать душ перед сном взяла свое. Быстро оплоснувшись, я взял с вешалки темнозеленое махровое полотенце и, вытираясь на ходу, вышел в спальню.

И тут же замер от приятной неожиданности.

На огромной кровати, среди разбросанных подушек, подушечек и взбитых одеял, живописно разлеглись Варя и Лида. Никаких халатов и прочей одежды, скрывающей от моего взора их богатые прелести, на них не было, и я подумал, что можно не очень спешить задавать храпака.

Я забыл, которая из них была Варей, а которая Лидой, но это было и неважно. Одна из них, поманила меня пухлым пальчиком и сказала:

– Ну, Костик, иди сюда. Теперь мы тебя усыпим.

Процедура усыпления была долгой и разнообразной, и ее пришлось повторять четыре раза. Зато уснул я неожиданно и крепко, как будто кто-то повернул в моей голове выключатель.

Повспоминав еще немного, как меня усыпляли, я встал с измятой постели и подошел к окну. Передо мной простирались просторы дядипашиного двора.

На влажной траве лежал тонкий слой тумана, вдоль затейливо вьющихся тропинок стояли неподвижные деревья, и их листва блестела после ночного дождя. А подальше, недалеко от баньки, Костя занимался айкидо. Я внимательно следил за его то медленными и плавными, то быстрыми и резкими движениями, и мне стало завидно. Сам я уже черт знает сколько времени не утруждал себя подобными занятиями. Правда, жизнь то и дело подкидывала мне такие упражнения, по сравнению с которыми эти продуманные и выученные связки блоков, ударов и перемещений были просто детским лепетом. Все же я, нахмурив брови, решил, что как только разберусь со всем этим дерьмом, так сразу и займусь бегом, единоборствами и прочими полеными для тела и духа вещами. И тут же пришла подлая мысль, что хрена ты, Знахарь, когда-нибудь разберешься с этим, но я, мотнув головой, отогнал ее и пошел в душ. По дороге я взглянул на висевшие на стене часы. Была половина седьмого.

Завтракали мы в том же составе, то есть – Дядя Паша, я, спортивный Витя Соленый и пижон Саша Астрахан. Но никакой выпивки на столе уже, понятное дело, не было. Закончив завтрак, мы проследовали за Дядей Пашей в просторный кабинет, сели вокруг большого восьмиугольного стола, обтянутого зеленым сукном, и Дядя Паша открыл совещание.

– Костя, – обратился он ко мне, – здесь ты можешь спокойно говорить о том, о чем разговаривал тогда в Питере с Пауком. То есть – о проблемах со Стилетом. Мы в курсе этой темы.