Ответы В.М. Фалина (после некоторого раздумья – ведь пережитые им при и у власти периоды в рамках советской системы столь отличались один от другого) запомнились, и стоит привести их по памяти.
Одной из фундаментальных причин была изначальная слабость и все нарастающая «запущенность» теоретической базы официальной идеологии: начавшись с пересказа общих по характеру идей Маркса, а затем взглядов (чаще ситуативных) Ленина и Сталина, теория общественного развития обрекла себя на то, чтобы оставаться в «замкнутом кругу» (отсюда и поразившая тогда современников фраза Ю.В. Андропова «…мы не знаем общества, в котором живем…» – да и как это было узнать при отсутствии в СССР социологической науки?!). И это несмотря на мощные усилия по пропаганде марксистко-ленинской теории, выродившейся в итоге в добровольно-принудительные курсы и занятия. Уход от диктатуры пролетариата к государству рабочих и крестьян, с добавлением трудовой интеллигенции, а в 70-х к общенародному государству, если и расширял (концептуально, на бумаге) социальную базу власти, все менее отвечал на вопросы о будущем предназначении системы. «Утеря смыслов» в теории, а затем и в обществе (кроме естественных материальных интересов) была тем более ощутима в условиях нарастающего расхождения между пропагандой («словом») и реальностью («делом»). Но это, добавлю от себя, одна из «хронических болезней» российского социума, унаследованная от советских времен и сегодня…
Другая причина была связана с невысоким уровнем интеллектуального развития советской партийной элиты (Фалин знал о ней не понаслышке, пройдя от эксперта из окружения Сталина до секретаря ЦК КПСС при Горбачеве). Сказанное отнюдь не означает ни соответствующего происхождения, ни образования (сам В.М. Фалин тоже был «не из дворян» или потомственных интеллигентов, а с дипломами была уже почти вся сталинская номенклатура), но речь шла именно о личностном внимании руководящего кластера общества (сейчас его льстиво величают элитой) к вопросам теории, их внимании к главным концептуальным вопросам. Увы, большинство из них даже не чувствовало необходимости что-то переосмысливать во «всесильном марксистко-ленинском учении», отсюда – нарастающий консерватизм, застой, все большее отставание от запросов и ожиданий общества (отсюда и М.А. Суслов, как «главный идеолог партии», от позднего Сталина до позднего Брежнева). Разумеется, это не исключало наличие интеллектуально незаурядных людей в руководстве и аппарате единственной тогда партии, но очевидно, что они никогда не составляли там большинства (в этой связи, вспомнился краткий, но удивительно точный рассказ-зарисовка Эрнста Неизвестного: ожидая встречи на улице перед зданием ЦК на Старой площади со своим товарищем-цековцем, как художник, он уловил визуальное различие сотрудников, входящих и выходящих из его подъездов. Он назвал их «красненькие» (настоящие номенклатурные начальники) и «зелененькие» (интеллектуальная обслуга первых). Так, кстати, и был назван этот рассказ).
В этих условиях (первая и вторая причины действовали многие десятилетия) выхолащивание «советского человека» было лишь вопросом времени. Он, в массе своей, оказался в переломный момент сравнимым с «пустой куколкой, из которой давно вылетела бабочка». Однако срок жизни бабочки недолог, ее быстро сменяет следующее поколение. Хотелось бы надеяться, что следующее поколение людей будет не просто успешнее и «Человек сознательный» не только задержится в истории, но и создаст в будущем новую историю на новых принципах. Безусловно, новая публикация В.М. Фалина будет при этом востребована и поучительна, и отнюдь не только в связи с мировой политикой.