Я выхожу к гостям и сажусь за стол рядом с мамой и мужем. Никто не успел убрать стол и я просто облизываюсь на шоколадные крошки. Незаметно для свекрови собираю их на влажный вспотевший палец. У них не принято вести себя по-нищенски, а у меня дурные привычки человека, который слишком долго ущемлял себя в своих желаниях.

Их дом оказался даже слишком большим и просторным. Я тут впервые. И это все стало также и моим. Приятно почувствовать себя господином, важным, богатым, свободным. Огромный тенистый сад, бассейн. Все как в кино. Кремовые стены не слепят глаза. За высокой оградой кипит город. Восточные звуки, гудящие трели машин. Над головой высокое лазурное небо. Нет ни облачка. До муссонов еще далеко. Не сезон.

Я поднимаюсь на плоскую крышу дома и с удивление обнаруживаю, что море совсем рядом. Оно практически плещется о соседствующий с нами форт. Там по пляжу гуляют люди. И мне становится страшно. А если поднимется цунами? Оно сметет нас самыми первыми! Надеюсь, цунами тут бывают не часто и на наш век хватит.

Я медленно спускаюсь и продолжаю осматривать новую собственность. Все же странно, что они разрешили сыну взять в жены иностранку с другим виденьем мира.

Нынешняя комната моя куда как просторнее прежней. Здесь есть все для комфорта и роскоши. Он рядом, обнимает за плечи и любуется мной. Сколько мы так уже вместе, а я все еще его не знаю, даже имени, а спрашивать неловко. Другая моя часть живет с ним, а мне не достаются даже крохи этих воспоминаний. Как бы сделать так, чтобы снова стать как все?

– Пора собираться, – говорит он мягко и целует в висок. – Нас ждет важный прием. Отец уже ждет нас там. Времени не много, а ехать еще на пароме.

Я согласно киваю и делаю макияж. При этом долго не могу найти карандаш и тушь. Меня это угнетает и я боюсь опоздать. И пока я такая нерасторопная копошусь тут, все уезжают без меня. Или со мной, не знаю. Может, поэтому и не проследили, тут я или нет… обидно не посетить пышный прием, где соберутся самые сливки общества, приедет даже премьер-министр, парочка других министров, а моя красота останется меркнуть только для этих четырех стен, пусть и огромной комнаты…

Сколько я пребывала в неизвестности и где? По моим ощущениям прошел день или два. В комнату влетел обеспокоенный мажордом и, вытирая набежавшую слезу, проронил:

– Они все погибли…

Паром сорвало, он наткнулся на затонувшие груды металла от прежних кораблей, или что-то еще. Многие пошли на дно. Моя свекровь и муж тоже оказались погребены в синей пучине. Спаслась я или тоже утонула? Все говорили, что видели меня там в момент крушения, но я-то была здесь, в доме. Как такое могло произойти, я не знаю и спросить не у кого. Я смотрю в зеркало, цена которого больше в разы, чем моя квартира, в которой мы живем с момента приезда в эту страну, и вижу свое отражение. Ну вот ведь я, тут, реальная. Двигаюсь, дышу. И ужасаюсь, что мне не больно от их гибели. Жалко, конечно, по-человески, но нет глубоких страданий. Он ведь был моим мужем, а я его как будто и не любила, и не помнила, и не знала. Нет ощущения пустоты и утраты. Странно только, что вдруг я стала вдовой, по сути, не быв и супругой…

Я вернулась на родину, в свой провинциальный город. Все также серо и скучно. Нет раскидистых пальм, не сверкает вездесущее солнце. Небо тусклое и низкое. Я перехожу дорогу мимо палаток-пекарен. Куры-гриль, слоеные пирожки – ничего не манит и не прельщает. Удивительно, что после того несчастного случая я перестала пропадать и терять свои ощущения. Может на том пароме погибло мое отражение, то, что похищало мою память, мой образ? Я не сожалею, что уже не могу быть одновременно в двух местах сразу, все равно я не получала от этого никакой пользы.