Он составлял мой психологический портрет. Я разрешала ему это делать.

– Когда ты была ребенком, – продолжал он ровно и тихо, – мать научила тебя наблюдать за другими. Еще она научила тебя не привязываться.

Этого я ему не говорила – не вслух. Наконец я повернулась к нему. Его карие глаза встретили мой взгляд.

– Она была для тебя целым миром, твоей альфой и омегой, а потом ее не стало. – Его большой палец мягко скользнул по моему подбородку. – Если бы ты позволила твоему отцу и его семье тебе помочь, это было бы для тебя худшее предательство. Позволить хоть кому-то тебе помогать превратилось бы для тебя в предательство.

Я оказалась в семье незнакомых мне людей – шумных, эмоциональных, чрезмерно заботливых чужих людей. Я не могла разделить с ними свое горе. Ни с ними. Ни с кем-то еще.

Ты не станешь делать это одна. На этот раз слова Джуда прозвучали для меня не как приказ. Они стали напоминанием. Мне больше не двенадцать лет. Я не одна.

Я сосредоточилась на прикосновении Дина. Я закрыла глаза и наконец смогла произнести это вслух:

– Нашли ее тело.

– Если бы я мог как-то помочь тебе, я бы это сделал. – Дин слегка запнулся на последнем слове. В его памяти были свои темные углы и страшные переживания. У него были свои шрамы – видимые и невидимые.

Я положила ладонь на его шею, ощутила пульс под моими пальцами, медленный и равномерный.

– Я знаю.

Я знала, что он взял бы это на себя, если бы мог.

Я знала, что он знает: «лучшего» варианта даже не рассматривается.

Дин не мог стереть отметины, которые мое прошлое оставило на мне, и точно так же я не могла сделать это для него. Он не мог забрать мою боль, но он ее видел.

Он видел меня.

– Ужин? – Слоан распахнула дверь, совершенно не замечая эмоций, отражавшихся на моем лице и на лице Дина.

Я опустила руку, еще мгновение смотрела в темные глаза Дина, а потом кивнула.

– Ужин.

Пока официантка вела нас к нашему столику в пятизвездочном суши-ресторане при «Мэджести», я попыталась стереть со своего лица все следы разговора с Дином.

Лия заняла место первой, и теперь ее пальцы лениво описывали круги вокруг основания пустого бокала. Майкл присел рядом с ней. Они оба излучали присущую им ауру бесстрашия и самообладания, как будто, если бы кто-то уронил кобру посреди стола, они бы так и остались сидеть – Лия все так же обводила бы пальцем бокал, а Майкл изысканно развалился в кресле.

Я села напротив, надеясь, что наши с Майклом взгляды не пересекутся. После того как я сначала подслушала его разговор с Лией, а потом рассказала Дину новости о деле матери, я чувствовала себя истощенной, опустошенной и в то же время наполненной туго сплетенными эмоциями, которые едва сдерживались где-то внутри, как граната, готовая разорваться.

Возьми это под контроль, Кэсси. Если ты это чувствуешь, он это видит. Просто не чувствуй.

– Могу ли я рассказать вам о нашем специальном меню? – Официантка подошла к нам. Мы вшестером успели заказать напитки и еду, и только потом Майкл удостоил вниманием мою половину стола. Я ощущала, как он внимательно рассматривает мое лицо. Он бросил короткий взгляд на Дина, затем снова посмотрел на меня.

– Что ж, Колорадо, – задумчиво произнес Майкл. – Твоя шея и подбородок слегка напряжены, взгляд опущен, брови чуток нахмурены.

Под его взглядом я ощущала себя обнаженной, уязвимой.

Я злюсь. Я злюсь, потому что полиция нашла тело, и злюсь, что им понадобилось на это пять лет. Я злюсь из-за того, что твой отец сделал с тобой.

– Тебе грустно, ты злишься, и тебе меня жалко. – В голосе Майкла проступило напряжение. Он был не из тех, кто позволяет другим себя жалеть.