Однажды к нам с Москвы, из штаба,


Один начальник прибыл рьяный,


Второго ранга капитан,


А в поведении болван.



Молол какую-то он лажу,


Спесив был и не в меру важен,


Всем офицерам стал хамить,


Решили гостя проучить.



Хоть был москвич в высоком чине,


Не знал он свойств всех субмарины,


Ел, пил, в каюте много спал,


И в нарды с доктором играл.


хитро смотрит Хорунжий на Штейна.

– Не отрицаю, было, – скромно улыбается майор, – а почему нет? Продолжай.

Хорунжий кивает и декламирует дальше.


Но рано утром, ровно в семь,


Он нужный посещал отсек,


Где в командирском гальюне,


Сидел подолгу в тишине.



Вот и решили мореманы,


Устроить с ним одну забаву,


Чтоб лучше службу понимал,


И их «салагами» не звал.



Баллон наддули в гальюне,


На два десятка атмосфер,


А все приборы «загрубили»,


И вентиляцию закрыли.



Вот снова утро и на «вахту»,


Идет неспешно наш герой,


Вошел в гальюн и дверь задраил,


Стальную, плотно за собой.



Затих. Вдруг раздалось шипенье,


И в гальюне все загремело,


Затем раздался дикий крик,


И мы в отсеке в тот же миг.



Открыли дверь, там на «толчке»,


Лежит москвич, ни «бе» ни «ме»,


Весь мокрый, чем-то он воняет,


И лишь тихонечко икает.



Часа два в душе его мыли,


И уважительны с ним были,


Чтоб понял этот идиот,


Здесь не Москва – подводный флот!


с чувством заканчивает старший лейтенант и впечатывает кулак в крышку стола. Приборы с пуншем весело подскакивают, и он гордо оглядывает слушателей.

– Ну что, тут сказать, – помешивает ложечкой в своем, минер. – Мне лично понравилось. Вполне здоровый военный юмор. И рифма вроде ничего.

– Слыхал свежее мнение? – толкает Хорунжий в бок доктора. – Ну, а ты что мыслишь?

– Да то же что и раньше, – саркастически улыбается Штейн. – Кончай продергивать начальство, для тебя это однажды уже хреново кончилось.

– А мне по барабану, – обижается комдив, – у нас демократия, буду продергивать, кого хочу, хотя бы того же Горбачева, мать его за ногу.

– Да-а, герой, – восхищенно тянет доктор. – Кстати, Семен Федорович, обращается он к минеру, – желаешь узнать, почему этот тридцатилетний вюношь так и застрял в старших лейтенантах?

– Можно, если не секрет, – благодушно гудит капитан-лейтенант

– Да, ладно, Палыч, чего старое вспоминать, – прихлебывает пунш Хорунжий.

– Он имел несчастье подшутить над адмиралом, – делает круглые глаза доктор. – А ну-ка, барзописец, тисни это творенье!

– Отчего же, можно, – отвечает комдив и решительно шевелит плечами – А обозвал я его «Смерть шпионам».

– Во как! Одно название чего стоит! – поднимает вверх палец доктор.


Стоит у трапа с автоматом,


Матрос в канадке, вахту бдит,


Вдруг видит, «волга» подъезжает,


В ней хмурый адмирал сидит


декламирует первый куплет Хорунжий и у Лунева в глазах возникает смешинка.



Выходит важно из машины,


Перчаткой утирает нос,


– Ну что, ракеты погрузили?


Матросу задает вопрос.



Так точно, все давно уж в шахтах,


В ответ ему матрос сказал,


Как доложить о Вас по вахте?


Товарищ вице-адмирал.



Что ж ты дурак, мне открываешь,


Тот государственный секрет,


Вдруг я шпион, а ты болтаешь!


Промолвил адмирал в ответ.



ГромЫхнул выстрел автоматный,


Матрос наш сплюнул и сказал,


– Ты посмотри, какая сволочь,


А видом, вроде адмирал


заканчивает стихотворение старший лейтенант и победно оглядывает слушателей.

– Однако, – сдерживая улыбку, хмыкает Лунев. – Случай прямо скажу, из рук вон выходящий.

– Вот-вот, – ерзает на кушетке доктор. – То же подумали и в Особом отделе, когда кто-то притащил чекистам экземпляр этого творения, его, кстати, многие переписали. Вьюношу, – кивает он на Хорунжего, – взяли за жопу и туда. – Это, мол, идеологическая диверсия! Потом подключился политотдел и доложили командующему. Он, кстати, был вице-адмирал. Ну и зарубили шутнику очередное воинское звание. Что б служба раем не казалась.