Подобно капитану-итальянцу, капитан Яаабек твердо намеревался высадить своего безбилетника в первом же порту. Но в противоположность итальянцу, узнав, что от Дюваля быстро не избавишься, он и не думал жестоко обращаться с безбилетником.

И вот Анри Дюваль двадцать месяцев пробыл на борту «Вастервика», а тот за это время в поисках груза избороздил не один океан. В «диком плавании» они слонялись по Средиземному морю, Атлантическому и Тихому океанам. Они заходили в Северную Африку, Северную Европу, Южную Европу, Англию, Южную Америку, Соединенные Штаты и Канаду. И всюду просьбу Анри Дюваля сойти на землю и остаться в стране встречали решительным «нет». Причина, когда чиновники порта утруждались ее изложить, была всегда одна и та же: у безбилетника нет бумаг, нет удостоверения личности, нет родины и нет прав.

А затем, когда через какое-то время на «Вастервике» признали Дюваля своим, молодой безбилетник стал даже кем-то вроде всеобщего любимца.

Команда «Вастервика» была интернациональна: в нее входили поляки, скандинавы, индийцы, один китаец, один армянин и несколько англичан, чьим безусловным лидером был Стабби Гейтс. Вот эта группа людей и приняла Дюваля и сделала его жизнь если не приятной, то по крайней мере сносной, насколько позволяли стесненные условия жизни на корабле. Они помогли ему освоить английский, и теперь, хотя у него и был сильный акцент и он нелепо выражался, обе стороны, проявив терпение, могли друг друга понять.

Это были первые проявления искренней доброты, какую когда-либо знал Анри Дюваль, и он откликался на нее подобно ретивому щенку, отвечающему на ласку хозяина. Теперь он даже выполнял личные просьбы членов команды, помогал офицерскому стюарду и не отказывался от мелких поручений. В благодарность матросы приносили ему подарки в виде сигарет и сладостей, а капитан Яаабек время от времени подкидывал немного денег, потом другие моряки покупали что-то по просьбе Дюваля. Но несмотря на это, безбилетник по-прежнему был пленником, и «Вастервик», который сначала был его прибежищем, превратился в тюрьму.

Так Анри Дюваль, чьим единственным домом было море, прибыл в Канаду накануне Рождества.

Беседа длилась почти два часа. Правда, Дэн Орлифф неоднократно повторял ранее заданные вопросы, несколько видоизменив их, пытаясь подловить молодого безбилетника и заставить признаться или сказать что-то другое. Но из этой его хитрости ничего не вышло. За исключением недопонимания отдельных слов, что выяснялось в ходе разговора, его история в основном оставалась неизменной.

Ближе к концу на серьезный вопрос, составленный намеренно неточно, Дюваль вообще ничего не ответил. Он обратил взгляд своих черных глаз на спрашивавшего.

– Вы меня подлавливай. Вы думает, я врет, – сказал безбилетник, и снова газетчик почувствовал в этом человеке все то же неосознанное благородство.

Устыдившись того, что его поймали, Дэн Орлифф сказал:

– Я просто перепроверял. Больше я так делать не буду.

И они перешли к другой теме.

Теперь, вернувшись за свой видавший виды стол в тесной комнате для журналистов газеты «Ванкувер пост», Дэн разложил свои записи и достал пачку чистой бумаги. Вставляя между листами копирку, он крикнул редактору ночного выпуска Эду Бенедикту:

– Эд, у меня отличная история. Сколько слов ты можешь мне дать?

Ночной редактор, подумав, крикнул:

– Держись в пределах тысячи.

Придвинув стул к пишущей машинке, Дэн кивнул. Этого достаточно. Он предпочел бы получить больше, но, если ужаться, в тысяче слов можно многое выразить.

И он начал печатать.