Коряков на Земле осталось меньше десяти тысяч человек, зато диалектов у них аж одиннадцать. Какой именно изучаем мы, школьникам неведомо, до 1930-х годов и письменности-то корякской не было. Зачем учим – тоже непонятно, ведь коряки неплохо знают русский. Однако при СССР требовали не дать угаснуть малым народам, выделяли им разные льготы. Только после распада Союза стали экономить и забили на такие излишества.

В классной комнате три ряда по три парты. Сижу в углу на последней парте, со мной Лиана – Ли Аня, симпатичная девчонка. Ее родители – настоящие китайцы, бежали в СССР от культурной революции. Девочка выросла в Союзе и говорит без акцента. Помню, после десятого класса она собиралась во Владивосток, больше про нее не слышал.

Передо мной сидят Ким Коля и Лукина Ира. Колька не пойдет в девятый класс, поступит на работу в СМУ[3], через год сопьется, а через два пропадет из поселка.

С Иркой у нас была взаимная симпатия, но ни она, ни я вовремя в ней не признались. Лет через двадцать случайно встретились в Москве, тогда это и выяснилось.

Мои приятели – Колька Попов, Юрка Семенюк и Женька Соколов.

Семя везде ходит в черной пилотке с белым кантом, как у подводников. Его мечта – подводный флот. Поступит в Ленинградское высшее военно-морское училище подводного плавания, но на третьем курсе залетит по-крупному в самоволке. Отслужит матросом и пойдет работать на БМРТ[4].

Попик потерялся сразу после окончания школы, но лет через десять вернулся в поселок и работал там, пока цунами не смыло дома. Это его фото были в ЖЖ[5]. Сокол жить будет в Подмосковье, дружить с ним получится долго, но расстанемся в девяностых весьма погано.

Есть у меня и недруг, Пак Юра, которому я не понравился с первого дня знакомства. Почему? Думаю, сам не знает. Может, завидует хорошим отметкам? Обидные прозвища именно он придумывает. На ближайших первомайских праздниках, на танцах в клубе, Юрка из-за чего-то поругается с приятелем, и тот по пьяни насмерть пырнет его ножом, за что надолго сядет.

Соня Перельштейн подошла сразу, как меня увидела. Ее отец велел передать, что после уроков Петр Петрович попросил навестить его в больнице. По поселковым меркам Марк Аркадьевич, Сонин папа, большой человек. Директор поселкового потребкооператива, при котором есть магазин для промысловиков с дефицитными товарами. Как сложилась жизнь девочки, не помню. Вроде хотела пойти с нами в девятый, но летом в семье что-то случилось, и она вернулась на материк. Собственно, в прошлом я и не сильно интересовался ее судьбой.

Раз зовут, обязательно надо будет зайти. Заодно узнаю, куда девать вещи, отданные на хранение. Уж больно рискованно с ними, вдруг милиция нагрянет. Человека подводить не хочется, но и с ментами тереть за паленый наган тоже совсем не улыбается.

– Лёха, ты домашку по английскому сделал? – теребит меня Семя. – А то могу дать, я у Соньки списал. Пока будешь переписывать, могу твою математику тоже… того…

– Сенькою Веру уел, – благодарю за щедрое предложение, – сам перевел. Нам и задали всего-то два абзаца. Мать-и-матику скатать не успеешь, скоро звонок.

– Я сам вчера бы написал, – вздохнул приятель, – но мы с Витьком на рыбалку ходили.

– И как?

– Полмешка наваги и штук двадцать корюшки. Я бы больше наловил, но Витька сказал «на праздники хватит». Давай с тобой на выходных половим?

– Куда столько рыбы? У вас в сарае кубометр наморожен! А скоро тепло будет, она стухнет.

– Не стухнет! Мы с тобой можем льда нарубить с припая. В сарай натаскаем, до августа рыбёшка долежит.

– Ага! А летом рыбу совсем ловить не будем? Сам же потянешь. Не! Я пас!