Большая грудь отличной формы позволяла мне не носить белье – она и так отлично смотрелась, и порой я только смеялась, когда спрашивали номер моего пластического хирурга, якобы изрезавшего меня своим ножом чтобы добиться такой формы и размера. При росте 175 см я весила 55 кг – не тощая, но и ни капли жира, подтянутый живот с почти выраженным прессом. Красивые длинные ноги, идеальные бедра и икры, аппетитная попка. Я была идеальна снаружи, этакая картинка без изъянов, иллюзия, созданная обществом, однако внутри… Ну-ну, заглянули бы они ко мне в душу…

Я знала свои трещинки, свои слабые места, но больше о них не догадывался никто. Впрочем, я никогда слишком близко не подпускала людей к себе. У меня была лучшая подруга, однако ключевое слово здесь – «была». Говорят, у красивых женщин редко бывают подруги, ибо зависть – страшное чувство. И они правы, совершенно правы.

Выросла я с матерью, без отца. Кто был тем донором спермы, в результате которого я появилась на свет, я не знала, а при поднятии данной темы от матери слышала лишь давящую тишину в ответ. Я пыталась, правда, выдавить из нее хоть маленькую крупицу истины, но не смогла. Спустя пару лет я сдалась, и тема под названием «кто же мой отец?» была навсегда закрыта за семью печатями.

Я не любила ворошить прошлое, жить им, вспоминать, что-либо строить из тех сломанных фрагментов. Я была жесткой реалисткой, мечтать давно разучилась, а планы строить не хотела. Плыла по течению, лишь слегка поправляя свой парус, чтобы не сбиться с более или менее терпимого направления.

Я была творческой натурой, поэтому любила танцевать, хотя нет, неправильно… я жила танцем и танцевала, казалось, даже во сне. Все началось в раннем детстве, когда мать насильно отдала меня в танцевальный класс, сказав, что девочки должны иметь хорошую фигуру, чтобы привлекать внимание мужчин и целеустремленно вылепливать из себя женщину. Сначала я злилась, плакала и ругала мать, потому что не хотела идти туда, где ходят на носочках маленькие заносчивые дуры и хвастаются, какие у них хорошие и чаще всего богатые папочки. Но после года регулярных занятий я втянулась. Даже больше – полюбила танцы всем сердцем и душой… Навсегда.

Я пропадала на сверхурочных занятиях, танцевала без устали дома, на улице, в гостях, придумывала движения, улучшала их, совершенствовала. Мать не говорила ни слова, словно это было именно тем, что она и хотела для меня всегда.

В моей комнате стояла небольшая, но удобная дубовая кровать с кучей подушек, однако я не спала на ней. Берегла осанку. Окно закрывали замысловато задрапированные шторы, и там же на подоконнике жил любимый с детства кактус. Во всю противоположную стену было литое, от потолка до пола зеркало. Именно оно впитывало все мои эмоции, всплески… Оно видело, как текла, неустанно избивая меня, жизнь.

Я не была капризной, редко что-либо просила, всегда наглухо закрываясь в себе. Редко кого слушала и даже не прислушивалась к советам, твердо веря, что все мои решения – правильные. Потом, набив несчетное количество шишек, сделав кучу ошибок, я поняла, что была не права, однако признавалась в этом только самой себе. Но с танцами мне все же пришлось распрощаться. После того как я закончила танцевальную школу, применения им в реальной жизни я не нашла. Пришлось идти учиться на маркетолога в институт. Влюбилась я, пожалуй, слишком рано, в шестнадцать лет. Безумно, душераздирающе, сладко. Я постоянно витала в облаках, все мои мысли были лишь о нем, сердце оккупировал тоже он. Он был моей второй половинкой, моей частью, моим дополнением… По крайней мере, тогда мне так казалось. Мой идеал был старше меня на два года. Красивый, статный парень: высокий, черноволосый, кареглазый, коренастый, с модельной стрижкой, всегда носивший наутюженные рубашки, дизайнерские джинсы, дорогие туфли и часы на руке и имевший отличную машину. А что еще надо было шестнадцатилетней дурочке?.. Ну вот, влипла я тогда капитально, забыла обо всем.