Конечно, фантазии человека, привыкшего к почти безграничной власти и безропотному одобрению со стороны подчиненных, очень часто принимали гротескные формы, и большинство из них были изначально обречены на провал. Но во всяком случае сам Лужков, Аркадий в этом не сомневался, по-настоящему верил в свои задумки, искренне ими увлекался. Тратил на них немало денег и времени, заставлял подчиненных воплощать свои идеи в жизнь. Но потом, когда затея не приносила желаемого результата или просто надоедала, Юрий Михайлович мог быстро к ней остыть и находил новое применение своему воображению.

Многие предложения мэра прорастали как раз из его творческой увлеченности и выплескивались за пределы театральных капустников. И в этом смысле Лужковым было легко манипулировать: стоило только подкинуть идею, которая его искренне заинтересует, и все остальное он сделает сам. И этим умело пользовались разные люди, среди которых был известный бизнесмен от архитектуры и личный друг мэра Зураб Константинович Церетели. Установка в Москве его угловатых, тяжеловесных фигур во многом стала возможна благодаря увлеченности Юрия Михайловича, который, позволяя воплотить в жизнь Петра I, сказочные фигуры на Манежной площади и другие изделия Церетели, одновременно чувствовал и себя причастным к «настоящему большому искусству», чего ему всегда хотелось.

Во времена Лужкова Москва вообще стала зарастать памятниками. На площади перед Киевским вокзалом, например, появился памятник «Похищение Европы», в изогнутых трубах которого, даже обладая очень извращенной фантазией, невозможно узнать Зевса в образе быка, похищающего красавицу Европу На Гоголевском бульваре склон украсили отрезанные лошадиные головы, установленные вокруг сидящего в лодке Шолохова…

Конечно, многие московские чиновники и люди из близкого окружения Лужкова часто понимали всю странность мэрских идей, но оскорбить критикой этот полет фантазии никто не решался. Это была одна из тех тем, затронув которую можно было нанести Юрию Михайловичу личную обиду, которую он никогда не прощал.

В эпоху, когда Лужков пытался возродить отечественный автопром и вкладывал в него многомиллиардные бюджетные инвестиции, на улицах российских городов стали появляться автомобили с удивительными названиями. Из ворот расположенного в Текстильщиках Автозавода имени ленинского комсомола (АЗЛК) вместо традиционных «москвичей» стали выезжать сначала «Святогоры», потом «Князья Владимиры», а позже появился и сам «Иван Калита». Эти исторические и былинные имена для машин придумывал, говорят, сам Юрий Михайлович. И если «Святогор» был автомобилем среднего класса, то «Князь Владимир» претендовал уже на представительское авто, а «Иван Калита» замахивался на лимузин.

Лужков не только всячески поддерживал производство и продажу этих машин, но и проявлял креативную конструкторскую мысль. Чтобы не тратить рабочее время мэра, новинки – от легковых машин до зиловских грузовичков и коммунальной техники – привозили прямо во внутренний, закрытый от посторонних глаз двор Красного дома. И утром, приехав на работу, мэр, не торопясь, осматривал автомобили, ходил вокруг них, трогал руками, залезал в кабину, разговаривал с конструкторами и менеджерами, хвалил или критиковал. Он мог посоветовать изменить форму фар, каких-то других деталей, и к его мнению внимательно прислушивались.

Однажды, сев за руль «москвича» он покрутил «баранку», завел двигатель и вдруг, совершенно неожиданно для всех, в том числе и собственной охраны, тронулся с места, вывернул в сторону арки и выехал из двора мэрии в Вознесенский переулок. Окружающие растерялись, охрана бросилась в джип и рванула вдогонку, но Юрий Михайлович только всех попугал: сделал несколько кругов по стоянке перед мэрией и вернулся обратно.