. Эта фраза стала пословицей и просуществовала еще несколько столетий. Эти слова были жестокой правдой и для царя, и для его несчастных подданных. Империя превратилась в почерневшие поля, разбитые дороги, брошенные деревни. Ее опустошали войны и голод. Даже в лучшие времена люди, работавшие на земле, несли на своих плечах тяжелейшую ношу. Все богатство шахиншаха, местных правителей и мобедов – шелковые одежды, драгоценности, стонущие под тяжестью яств столы, танцовщицы, музыканты и дрессированные обезьянки – в общем, все, чем наслаждались богатые, было отобрано у бедных. Поэтому крестьяне бежали с полей, доставляя элите немалое беспокойство. Их ловили и клеймили, как бунтовщиков против Ормузда. Однако со временем, когда невзгоды множились, беглых становилось больше, чем охотников за ними. Многие крестьяне, не имеющие корней, шли в города, а другие собирались в банды, вооружались дубинами и топорами, захватывали дороги и сами становились хищниками. Сначала они грабили соседние деревни, нападали на путешественников на дорогах. Затем, приобретя уверенность в своих силах, они стали метить выше. И в окруженные высокими стенами дворцы стали просачиваться совершенно неправдоподобные слухи. Банды жалких презренных крестьян, словно «вырвавшиеся на свободу демоны»^>52, нападали на поместья и зернохранилища знати. Они брали штурмом дворцы и делили сокровища между «бедными, больными и слабыми»^>53. Больше всего шокировало то, что «низкие плебеи» пускали по кругу женщин, захваченных во время таких нападений, и даже надушенных жен знати передавали от одного крестьянина к другому^>54. Высокородная дама, испачканная грязью и потом безземельного нищего, – образ порядка, превратившегося в хаос.

Мир оказался перевернутым с ног на голову. Что это могло предвещать? Не меньше чем конец времен. Зороастрийцы всегда верили, что все не вечно и все должна решить финальная битва между Ормуздом и Ариманом. Никому до Заратустры не приходило в голову, что человечество не будет воспроизводить себя всегда, поколение за поколением, а на самом деле движется к неизбежному концу. Вполне возможно, что итоговая схватка добра со злом приближается, и вся вселенная вот-вот может предстать перед высшим судьей. Такие идеи рождаются в смутные времена. Однако скатывание Ираншехра к хаосу во время правления Кавада было не единственной причиной тревоги и дурных предчувствий, охвативших империю. Возможно, не меньшее влияние оказала недавно установленная учеными людьми дата рождения Заратустры – ровно за тысячу лет до описываемых событий. Люди почувствовали себя живущими в тени чего-то по-настоящему могущественного – тысячелетия. Повсюду стали циркулировать слухи о возможном появлении нового пророка, который «запечатает» все, что было раньше, и возвестит для своих последователей золотой век равенства, справедливости и мира^>55. Зороастрийский истеблишмент неожиданно для себя обнаружил, что в век невзгод крайне затруднительно, если не невозможно, прекратить такие разговоры. Слухи распространялись, одновременно развиваясь и мутируя. Для бедных они указывали путь к справедливому и счастливому будущему. Потрепанные в боях армии, захватывая собственность богачей, были движимы не только ненавистью и голодом. Так же как мобеды страстно верили, что Ормузд поручил именно им поддерживать традиционный порядок, бедные с ничуть не меньшей страстью поверили в свою божественную миссию. Люди, объявили они, созданы равными. Значит, все хорошее – продовольствие, земля, женщины – должно быть общим. Никаких привилегий знати и священнослужителей. Таковы были требования самопровозглашенных «поборников справедливости» – первый в истории коммунистический манифест.