Бородатый и кряжистый хозяин постоялого двора, с глазами кроваво-красными, не старый, но седой как старик, большую часть времени тоже проводил в этой новой избе. По всему было видать, что, доволен потраченными на неё барышами. Откуда те барыши у хозяина никто никогда не спрашивал, каждый знал, что на подобный спрос он сразу делался притворно глухим, отсюда и прозвище у хозяина – Неух.

Постоялый двор был с дурной славой, люди молвили, что пропадают там мелкие купчишки вместе со всем добром, но так как имён никто не называл, то и как, будто всё было невзаправду. Окрестные ярыги и проезжий люд никогда не оставляли двор. Для них на нём было во всём раздолье.

За это раздолье кабацкое Неух не раз стоял на Ямском дворе у Воскресенских ворот в пытошных клетях перед хитрыми дьяками, пишущими при допросе воровские речи пытуемого. Ему грозили и каленными добела клещами, и дыбой, и палачами, готовыми сорвать с него одёжу и начать расправу. Не раз ему говорилось, что позван он за бесчинства, кои идут на его постоялом дворе: «обругание святых церквей и угодников божиих и паче того самого бога, да и непристойных – де речей про Великого государя и жену его государыню – Софью, да про бояр ближних ко двору из честных родов, а про служилых и того пуще срамного сказуется немало»….

Неух всегда падал ниц, и со слезой в голосе гнусавил: «Несчетно лет володею двором сим и не единожды хотел продать окаянное место, но токмо никто цены не даёт, а я человек бедный. И так, в убытках и прорухе живу. Отец-воевода и вы, государевы люди, дьяки милостивые, обскажите как быть? Вам ведь ведомо – я чутьем скорбен, словеса в ухи мои стучатся, но не все в голове-то держатся. Зор, тож не соколячий, внемлю я вразумлению вашему о погоне лихих людей, да токмо как их узнать-то? Для меня все едины питухи и купчишки, все за очагом и питиём на мой двор заезжают.… Сами же господа объезжие из стражи московской по харчевым и прочим постоялым дворам ходють, а мой, всё стороной объезжають».

Двор Неуха давал приказу Большого дворца в два раза больше против всех постоялых и кружечных дворов. А лично государеву дворецкому, князю Шастунову Петру Васильевичу мзду немалую. Взамен князь повелел: «Неуха и двор его с кабаком, не шевелить!»

И хотя тёмные дела на постоялом дворе не прекратились, и его хозяина не раз забирали в приказ, но тот каждый раз возвращался к своим делам. Что ещё более укрепило веру завсегдатаев «Гнилого подворья» в том, что Неух совсем не прост и силу имеет немалую.

Кое-кто из писчих подьячих шептал князю Шастунову, что мол, с лихими надо как-то управляться, а двор этот для них как сметана для кота, но князь всегда отвечал одно: «Лихих людей по делам их имати, но в ином месте…»

Сегодня, ближе к полудню Неух сразу заметил зашедшего в кабак Тишака и его молодого спутника. Боярина Неух не знал, но опытным взглядом заприметил, что он «непростая птица».

Купчишек и питухов в этот час в кабаке было уже немало. Были средь них и лихие, для дел своих ожидающие темени ночной.

Тишак привычным движением сразу шагнул за пёструю ширму, что была натянута слева от входа. Боярин следом за ним. Туда же тяжелой походкой зашёл и Неух.

– Кланяюсь тебе хозяин…, – начал было Тишак, но осекся. Неух и Дмитрий молча и неотрывно смотрели друг на друга. Кабачник первый отвёл глаза и поклонился. Вначале нехотя, но после, как будто что-то вспомнив – ещё раз, глубоко в пояс.

– Здрав буде, молодой господине, прости не ведаю, как величать тебя, – начал глухим голосом Неух.

– То, не большая беда, – сухо ответил Ласкарёв.