– Молчи! Молчи – прокляну, – выкрикнул отец Михаил. – Не прикидывайся дурнеем, Иван! И вот что я тебе ещё скажу: причина многих жизненных ошибок в том, что мы чувствуем там, где нужно думать – и думаем там, где нужно чувствовать. Отринь от себя все мысли об этом деле, ибо они ведут во тьму! А вы…, – отец Михаил указал рукой на отца и дядю Ивана, – вы, ещё более грешны, чем сей молодец! Уже бороды давно поседели, государевым делом не раз занимались, посольство правили и в боях были, а всё не обрели житейской мудрости. Глаза-то раскройте, да оглядитесь окрест! Война сколь годов не прекращается, а с ней вокруг Москвы мечутся тёмные тени и дурманная ересь, что как гниль поражает тех, кто на миг оступился и упал во тьму собственных желаний и г-о-р-д-ы-н-и, – последнее слово отец Михаил почти пропел, повышая и без того громкий голос.

– Что ж, отче, спасибо тебе за всё, коли так, то мы с твоего соизволения удалимся восвояси, – Семён Васильевич встал со своего места и поклонился настоятелю, в след за ним поднялись и молча, отвесили поклон Никита Васильевич и Берсень.

– Куда ж вы так сразу, а трапезничать? – притворно огорчился отец Михаил.

– Благодарствуем отче, токмо ноне ещё служивые дела в приказе государевом, – подал голос Никита Васильевич.

– А-а-а…, понимаю, – сдержанно сказал настоятель, – что ж, коли служба торопит, то ступайте с моим благословением. А, ты, молодший, – перст отца Михаила указал на Ивана. – Почаще бывай в церкви. Ибо не хорошо заботится только о теле, забывая о душе. Сие дело не шутейное, особливо, коли в твоей голове, то и дело бесы своими хвостами крутят.

Берсень, в ответ, полукивнул и тут же шагнул за порог, не дожидаясь окончания крестного знамения настоятеля.

«А ведь и у тебя тут святым духом и не пахнет святой отец. Почитай изворотлее греков ты будешь. Но я всё одно узнаю…. Всё вызнаю. Мне б теперь только, до этого старика добраться», – думал про себя Иван, вихрем несясь вниз по ступеням из покоев настоятеля.

– Ты что ли меня дожидаешь? – голос боярыни Мирославы был резок, она не любила неожиданных встреч.

Из темноты холодных дворовых сеней навстречу ей шагнул совсем ещё молодой человек и учтиво поклонился.

– От Фёдора Ласкарёва, – проговорил он чистым голосом с лёгким акцентом.

Мирослава мельком взглянула на него, сверкнула хищными глазами, но ничего не ответила, на секунду задумалась и опасливо посмотрела по сторонам. Люда вокруг было много. Тут всегда так, на то он и задний двор государевых палат. По скрипучим доскам сенного пола волокли какие-то тяжёлые мешки, топали надворники со связками дров, тяжёлыми мерными шагами прогибали половые доски служки с огромным окованным железом сундуком. Кому служат все эти люди известно, а вот кому доносят – нет.

– Невместно тут, ступай за мной, – всё так же резко бросила боярыня, и не глядя больше по сторонам, скорой походкой устремилась по лестницам и переходам.

Толкнув очередную дверь, Мирослава вошла в маленькую светёлку с единственным оконцем под потолком, длинной широкой скамьёй вдоль стены и парой сундуков по углам.

– И так…, в грамотке, что ты передал, сказано суть в словах – так говори, – снова холодно произнесла боярыня. Она недовольно вертела в руках маленький пергаментный квадратик с нарисованными на нём палочками и крестиками – шифром, которым велась переписка между всеми ближниками её хозяйки – грозной государыни Софьи.

– Старого еретика и его брата на время перевезли в острог, оба молчат, – ровным голосом сказал посланец.

Пока он это произносил, боярыня Мирослава окинула его цепким взглядом: перед ней был красивый светловолосый молодой человек в щегольском кафтане, и то, что он держался с нескрываемым достоинством, только прибавляло ему привлекательности.