Симон Ренар — испанский посол при дворе Марии Тюдор до ее замужества. (1513–1573)

Сэр Эдвард Уорнер — комендант Тауэра во время заключения там Кэтрин Грей и Хертфорда; потерял свой пост и сам был заключен в тюрьму, когда обнаружилось, что под его надзором Кэтрин зачала второго ребенка. (1511–1565)

Сэр Джон Бриджес — комендант Тауэра во время заключения там Джейн Грей. (Ок. 1491–1557)

Сэр Оуэн Хоптон — комендант Тауэра с 1570 года. Кэтрин Грей умерла во время пребывания под домашним арестом в доме Хоптона в Кокфилд-Холле. Он присутствовал при ее кончине. (Ок. 1519–1595)

Стокс — Адриан Стокс, второй муж Фрэнсис Грей и, следовательно, отчим Кэтрин и Мэри Грей; их брак вызвал неодобрение в свете, поскольку Стокс был ниже Фрэнсис Грей по положению (считается, что он являлся ее конюшим), и часто изображается неверно, исходя из мысли, что Стокс был намного моложе Фрэнсис, хотя в действительности он был младше ее всего на два года. Позже он женился на Энн Трокмортон. (1519–1585)

Сьюзен Кларенсьё — любимая фрейлина Марии Тюдор. (До 1510–1564)

Том — лорд Томас Сеймур; младший сын Кэтрин Грей и Эдварда Сеймура, графа Хертфорда. Родился в лондонском Тауэре. Согласно завещанию Генриха Восьмого должен был считаться наследником Елизаветы (вторым после своего старшего брата), однако королева подвергла сомнению его законнорожденность и предпочла линию Стюартов. (1563–1600)

Дядя Джон — сэр Джон Грей, брат Генри Грея, герцога Саффолка, и дядя сестер Грей. Вместе со своей женой Мэри охранял Кэтрин Грей, когда она находилась под домашним арестом в Пирго. Был приговорен к смерти за участие в мятеже Уайетта против Марии Тюдор, однако сохранил себе жизнь в обмен на земли и титулы. Его реабилитировали при Елизавете, пожаловавшей ему королевский дворец в Пирго. Снова попал под подозрение после публикации трактата Колченого Хейлза – памфлета, в котором утверждались права на престол Кэтрин Грей и ее потомства; однако заболел и умер прежде окончания дела. (Ок. 1523–1564)

Фрэнсис дрожит. Левина поддерживает ее, крепко взяв под руку. Пронизывающий ветер свистит в обнаженных ветвях, треплет подолы юбок, пытается сорвать с женщин чепцы, так что завязки врезаются в горло. Зимнее небо в серых пятнах, словно внутренняя сторона устричной раковины; и на этом безрадостном фоне – темные очертания Белой Башни. Кучка людей у эшафота жмется друг к другу, трет замерзшие руки, притоптывает ногами, чтобы согреться. Мимо проходят двое мужчин с тачкой, но Левина на них не смотрит: взгляд ее устремлен вверх, к окну в башне, где, кажется, мелькнул чей-то силуэт.

– О господи! – шепчет Фрэнсис, прижав руку ко рту. – Гилфорд!

Левина смотрит на нее и мгновенно понимает. Окровавленное тряпье в тачке – тело Гилфорда Дадли.

Фрэнсис дышит часто, поверхностно, лицо у нее даже не бледное – зеленое. Левина берет ее за узкие, словно у девочки, плечи, поворачивает лицом к себе, твердо смотрит в глаза.

– Дыши глубже, Фрэнсис, дыши глубже! – приказывает она, и сама делает несколько глубоких медленных вздохов, надеясь, что Фрэнсис инстинктивно начнет повторять за ней. Невозможно представить, каково ей сейчас. Что чувствует мать, когда ждет казни своей семнадцатилетней дочери – и ничего не может сделать?

– Не понимаю, почему Мария… – Она останавливается, поправляет себя: – Почему королева не разрешила нам с ней увидеться… попрощаться?

– Страх сделал ее безжалостной, – говорит Левина. – Повсюду ей чудятся заговоры – даже между матерью и приговоренной дочерью.

Она наклоняется к борзому псу по кличке Герой, гладит по спине с выступающими позвонками, а Герой тыкается носом ей в юбку, словно старается подбодрить.